Михаил Строгов   ::   Верн Жюль

— Будь терпелива.

— Час, когда ты заставишь говорить старуху, приближается?

— Приближается.

— Когда же она заговорит?

— Когда мы будем в Томске.

— А когда мы там будем?

— Через три дня.

Большие черные глаза Сангарры блеснули недобрым огнем, и, успокоенная, она отошла прочь.

Огарев направился к палатке эмира, Феофар-Хан ждал своего адъютанта. Там уже заседал весь совет, состоявший из хранителя царской печати, ходжи и многих других важных сановников.

Когда на пороге ханского шатра показался Иван Огарев, сановники продолжали сидеть неподвижно на своих вышитых золотом подушках. Один только Феофар поднялся со своего роскошного дивана, стоявшего в глубине устланной пушистыми бухарскими коврами палатки, и, подойдя к Огареву, поцеловал его. В значении этого поцелуя нельзя было ошибиться. Этот поцелуй производил его из адъютантов в главные советники и временно ставил его чином выше ходжи.

— Мне не нужно тебя расспрашивать, — обратился Феофар к Огареву. — Все уши находящихся здесь приготовились слушать тебя.

— Takhsir, — отвечал Иван, — вот что я должен сообщить тебе.

Огарев говорил по-татарски, придавая оборотам своей речи ту напыщенность, которая так присуща восточным языкам.

— Нам некогда терять время на пустые разговоры, — продолжал он. — То, что я сделал, предводительствуя твоим войском, тебе известно. Границы Ишима и Иртыша принадлежат тебе.