JК
Золото :: Полевой Борис Николаевич
Страница: 251 из 664Матрёна Никитична низко всем поклонилась:
— Ну, простите меня, ежели я кого… Прощайте, граждане!
Выпрямилась гордо, поправила лямку мешка и, не оглядываясь, легко пошла по тропке, вившейся между деревьями и петлями поднимавшейся из оврага. Муся двинулась за ней,
И ещё долго из сероватой полупрозрачной мглы звучали им вслед слова прощания, напутствия и захлёбывающийся детский плач.
Когда голоса стихли и дымы колхозного табора затерялись между древесными стволами, девушка вдруг всем телом, почти физически ощутила, что она уходит из родной, близкой ей среды, где легко дышалось, привычно жилось, и снова вступает в иную, враждебную, где всё — и зрение, и слух, и чувства должны быть настороже.
С час путницы шли молча, потом Матрёна Никитична замедлила шаг, дала себя нагнать и взяла Мусю под руку.
— Вот и остались мы с тобой, Машенька, одни, как две щепки в ручье, несёт нас куда-то… — Она поправила за плечами мешок. — Не горюй, не может того быть, чтоб мы с тобой пропали!
Ещё с вечера уговаривались они, что когда дойдут до деревни, где Муся добывала лекарство для Митрофана Ильича, Матрёна Никитична с ценностями подождёт в леске, а девушка сходит к знакомой женщине. Они знали, что где-то невдалеке придётся им переходить большую реку, на которой недавно бушевало многодневное сражение, и хотелось им у верного человека вызнать все о переправе и о положении на фронте.
К рассвету они дошли до могилы Митрофана Ильича. Дубовый обелиск возвышался над невысоким холмиком, заботливо обложенным дёрном. Убаюкивающе шумела сосна. Ветер, покачивая её вершину, точно кистью водил по небу.
— Ну, простите меня, ежели я кого… Прощайте, граждане!
Выпрямилась гордо, поправила лямку мешка и, не оглядываясь, легко пошла по тропке, вившейся между деревьями и петлями поднимавшейся из оврага. Муся двинулась за ней,
И ещё долго из сероватой полупрозрачной мглы звучали им вслед слова прощания, напутствия и захлёбывающийся детский плач.
Когда голоса стихли и дымы колхозного табора затерялись между древесными стволами, девушка вдруг всем телом, почти физически ощутила, что она уходит из родной, близкой ей среды, где легко дышалось, привычно жилось, и снова вступает в иную, враждебную, где всё — и зрение, и слух, и чувства должны быть настороже.
С час путницы шли молча, потом Матрёна Никитична замедлила шаг, дала себя нагнать и взяла Мусю под руку.
— Вот и остались мы с тобой, Машенька, одни, как две щепки в ручье, несёт нас куда-то… — Она поправила за плечами мешок. — Не горюй, не может того быть, чтоб мы с тобой пропали!
Ещё с вечера уговаривались они, что когда дойдут до деревни, где Муся добывала лекарство для Митрофана Ильича, Матрёна Никитична с ценностями подождёт в леске, а девушка сходит к знакомой женщине. Они знали, что где-то невдалеке придётся им переходить большую реку, на которой недавно бушевало многодневное сражение, и хотелось им у верного человека вызнать все о переправе и о положении на фронте.
К рассвету они дошли до могилы Митрофана Ильича. Дубовый обелиск возвышался над невысоким холмиком, заботливо обложенным дёрном. Убаюкивающе шумела сосна. Ветер, покачивая её вершину, точно кистью водил по небу.