JК
Азеф :: Гуль Роман
Страница: 156 из 405Но лучшей отплатой за них будет вновь наступление на слуг царского режима. И террор, верит он, поднимет действительно новую, большую революционную волну, которая сметет самодержавие. Попутно он полемизировал с социал-демократами. Но коротко. И закончил возгласом: – Да здравствует Б. О.!
Все прокричали краткое ура, от которого швейцарка-хозяйка изумленно остановилась среди кухни. – «Эти русские рычат, как звери. Совершенно некультурные люди», – пробормотала она.
– А скажите, товарищ Каляев, когда же приедет Савинков? Почему он задержался? – говорил Гоц.
Сегодня вечером.Он задержался в Берлине.
5
Вечером, оставшись один, сидя в кресле, Гоц думал о наступающей русской революции. Вид у него был болезненный. Щеки матовые, руки высохшие, как две кости. Сегодня ярче блестели глаза, но блеск их был нехороший.
Заметив это, жена положила на лоб Гоца руку, сказав:
– Миша, ты себя плохо чувствуешь, ты устал? Гоц снял со лба руку, поцеловал.
– Вера, – проговорил он, – у партии успехи, нарастает революция, а я как мертвец, как бревно…
– Миша…
– Ну, что Миша? Товарищи не замечают этого, даже не думают, не хотят знать, что я страдаю. И они правы.
В это время было слышно, с кем-то говорила хозяйка. Раздался стук в дверь.
– Неужели ты опять примешь, Миша? Ведь уж поздно.
В полутемноте стоял Савинков. Гоц не узнал его.
Все прокричали краткое ура, от которого швейцарка-хозяйка изумленно остановилась среди кухни. – «Эти русские рычат, как звери. Совершенно некультурные люди», – пробормотала она.
– А скажите, товарищ Каляев, когда же приедет Савинков? Почему он задержался? – говорил Гоц.
Сегодня вечером.Он задержался в Берлине.
5
Вечером, оставшись один, сидя в кресле, Гоц думал о наступающей русской революции. Вид у него был болезненный. Щеки матовые, руки высохшие, как две кости. Сегодня ярче блестели глаза, но блеск их был нехороший.
Заметив это, жена положила на лоб Гоца руку, сказав:
– Миша, ты себя плохо чувствуешь, ты устал? Гоц снял со лба руку, поцеловал.
– Вера, – проговорил он, – у партии успехи, нарастает революция, а я как мертвец, как бревно…
– Миша…
– Ну, что Миша? Товарищи не замечают этого, даже не думают, не хотят знать, что я страдаю. И они правы.
В это время было слышно, с кем-то говорила хозяйка. Раздался стук в дверь.
– Неужели ты опять примешь, Миша? Ведь уж поздно.
В полутемноте стоял Савинков. Гоц не узнал его.