JК
Бюг-Жаргаль :: Гюго Виктор
Страница: 177 из 204Молить о пощаде было бынедостойно, но все-таки жалоба сорвалась с моих уст.
– Друзья! – воскликнул я, обращаясь к неграм, окружавшим меня. – Как тяжело умирать в двадцать лет, когда ты молод и полон сил, когда ты любишь и любим, и знаешь, что на свете есть глаза, которые будут лить по тебе слезы, пода не закроются навеки!
В ответ на мои слова раздался отвратительный хохот. То смеялся маленький оби. Этот злой дух, это непостижимое существо в одно мгновение очутилось рядом со мной.
– Ага! Тебе жаль жизни! Labado sea Dios! [113] Я боялся одного, что ты не испугаешься смерти!
Опять этот голос и этот смех, над которым я столько ломал себе голову.
– Кто же ты, исчадие ада? – крикнул я.
– Сейчас узнаешь! – голос карлика был страшен. – Смотри! – и он сдвинул в сторону серебряное солнце, висевшее на его темной груди.
Я наклонился к нему. На его волосатой груди виднелись бледные шрамы, образующие два имени, – отвратительное и неизгладимое клеймо, выжженное каленым железом на теле раба. Одно имя было «Эффингем», другое – моего дяди и мое собственное: «д'Овернэ!» Я онемел от удивления.
– Ну что, Леопольд д'Овернэ? Твое имя ничего не говорит тебе о моем?
– Нет! – отвечал я, изумленный, что он знает, как меня зовут; я напрягал свою память.
– Друзья! – воскликнул я, обращаясь к неграм, окружавшим меня. – Как тяжело умирать в двадцать лет, когда ты молод и полон сил, когда ты любишь и любим, и знаешь, что на свете есть глаза, которые будут лить по тебе слезы, пода не закроются навеки!
В ответ на мои слова раздался отвратительный хохот. То смеялся маленький оби. Этот злой дух, это непостижимое существо в одно мгновение очутилось рядом со мной.
– Ага! Тебе жаль жизни! Labado sea Dios! [113] Я боялся одного, что ты не испугаешься смерти!
Опять этот голос и этот смех, над которым я столько ломал себе голову.
– Кто же ты, исчадие ада? – крикнул я.
– Сейчас узнаешь! – голос карлика был страшен. – Смотри! – и он сдвинул в сторону серебряное солнце, висевшее на его темной груди.
Я наклонился к нему. На его волосатой груди виднелись бледные шрамы, образующие два имени, – отвратительное и неизгладимое клеймо, выжженное каленым железом на теле раба. Одно имя было «Эффингем», другое – моего дяди и мое собственное: «д'Овернэ!» Я онемел от удивления.
– Ну что, Леопольд д'Овернэ? Твое имя ничего не говорит тебе о моем?
– Нет! – отвечал я, изумленный, что он знает, как меня зовут; я напрягал свою память.