Ближе смерти и дальше счастья   ::   Раткевич Элеонора

Старалась, старалась проконтролировать Одри свою мысль, а все же вырвалось непроизвольно: «Он меня любил?» — Н-не знаю, — протянул Деайним.

— Как так — не знаешь? Это умерло совсем, без следа?

— Это как раз не умерло. (Иначе как бы я тебя узнал?) Просто разные люди думают об этом по-разному, хоть и называют одним словом. Зондировать я тебе не дам, без эксгумаций обойдемся (эта часть фразы тоже прозвучала по-английски), а сказать… не могу, пойми. Чего не знаю, того не знаю.

Ветка упорно щекотала голую спину Деайнима. Запах трав заставлял Одри жадно раздувать ноздри непривычного тела, дышать глубоко, носом, ртом, впивая и впитывая.

— Так я должен яму копать или цветочки нюхать? — с интересом подумал Деайним, мерно орудуя ножом.

— Это не яма, а почвенный разрез. Ну, Деайним, ну, миленький, ну, пожалуйста. Очень хочется посмотреть. М-м-м?

Дени, пожалуйста…

Деайним вынул из ямы очередную горсть земли, выпрямился и вытер руки о штаны. Расправил плечи и потянулся с приятным хрустом.

— Что с тобой поделаешь. Смотри, — отозвался он с деланным безразличием, отлично зная, что Одри знает, что безразличие деланное. Именно эта сквозная прозрачность и усиливала удовольствие от заведомо бесполезного притворства.

Одри сощурила глаза Деайнима. Яркое солнце. Она поймала мерцающую радугу скрещенными ресницами. Медленный поворот головы. Радуга вспыхивает, и гаснет, и снова вспыхивает. Сквозь радужный сияющий туман проступают два пятна — розовое с красным и розовое с черным.