Блокада. Книга 2   ::   Чаковский Александр Борисович

То, что Вера – именно Вера! – защищала Анатолия, не сомневалась в его порядочности, было сейчас для Валицкого важнее всех его собственных логических сопоставлений.

Страстно желая, чтобы свершилось чудо и сын оказался действительно ни в чем не виновен, Валицкий в эти минуты был не в состоянии снова анализировать поведение Анатолия. Он не думал ни о чем, кроме одного: «Вера, сама Вера защищает его! Единственный человек, который был с ним в те страшные часы. И она свидетельствует в его пользу!..

Боже, боже мой, я старый, выживший из ума дурак, сухарь, деспот! – говорил себе Валицкий. – Как я посмел заподозрить его?! Какое у меня было на это право? Мой мальчик ушел на фронт, может быть, на смерть, с сознанием, что родной отец оскорбил его, унизил, обвинил в поступке, несовместимом со званием честного человека… И вот я стою здесь, а он там, под пулями…»

Наконец он перевел свой взгляд на Веру. Она показалась ему милой, ласковой, красивой… Он не замечал ни худобы ее лица, ни потрескавшихся губ, ни лихорадочно блестевших глаз – нет, нет, ее светлые, расчесанные на косой пробор волосы были мягкими, нежными, точно у ребенка, и губы – тоже детскими, и глаза, в которых стояли слезы, – самыми доверчивыми в мире глазами.

Подчиняясь непреодолимому желанию, Валицкий притянул Веру к себе, обнял…

Прикосновение к ее волосам вызвало в нем далекое, смутное воспоминание о сыне, когда тот был еще совсем маленьким, о его светлых, мягких, как пух, волосах…

Наконец он резко выпрямился и тихо сказал:

– Сядьте, Веронька, прошу вас.