JК
Фармазон :: Личутин Владимир Владимирович
Страница: 325 из 504 – Пойдем, сходим к нему, – внезапно решила мать, освобождаясь от воспоминаний, и тут же скоро собрала гостинец (не с пустыми руками ведь навещать), кокетливо сдвинула на висок шапку с бордовыми вишенками на тулье, накинула на плечи сермягу, вытертуюна груди до залысин. – Сходим давай, пока не стемнело.
Глава 3
Ей ли не знать Кренево подворье, которое отпылало, выгорело на Юлькиных глазах, а осталась лишь банька, на двери которой повесился Федор Крень. Чему знак, чему уведомленье? Похилилась, но и ныне крепка еще, пропитанная жаром, без подпорок коротает век, хотя, конечно, грибком съело нижние венцы, давно ушедшие в землю. Ей бы упасть давно под шквальным морянином, порой угрюмо налетающим с севера, да нельзя вот рассыпаться прахом: забытая жизнь тлеет в ее потемках, требующая приюта. А потому крепится банька, пересиливает усталость, но глядит на мир сиротски, безглазо, вызывая у кого досаду, у кого слезу, у кого и смех.
Около бани поленницы дров – один березняк, наверное, целая роща сведена, ровный, отзывчивый на колку, особенно в морозы, трепещущий по ветру прозрачными шелковинками, сливочно-желтый на спиле. Гореть бы ему, пылать ярким пламенем, согревая кровь и веселя душу. С запасом живет человек, с запасом, – так решила Юлия Парамоновна, с грустью озирая неказистое Кренево житье. Как все переменилось, Боже мой: с каким лихим разворотом текла жизнь, с каким струистым напором играла эта река на перекатных каменьях, и вот глядишь ты, словно бы испарилась вся стремнина вместе с порогами и плесами, омутами и осотами, а осталась на белом свете лишь мутная лужица с закисшей водою, давно не родящей ничего и не годной для питья.
Глава 3
Ей ли не знать Кренево подворье, которое отпылало, выгорело на Юлькиных глазах, а осталась лишь банька, на двери которой повесился Федор Крень. Чему знак, чему уведомленье? Похилилась, но и ныне крепка еще, пропитанная жаром, без подпорок коротает век, хотя, конечно, грибком съело нижние венцы, давно ушедшие в землю. Ей бы упасть давно под шквальным морянином, порой угрюмо налетающим с севера, да нельзя вот рассыпаться прахом: забытая жизнь тлеет в ее потемках, требующая приюта. А потому крепится банька, пересиливает усталость, но глядит на мир сиротски, безглазо, вызывая у кого досаду, у кого слезу, у кого и смех.
Около бани поленницы дров – один березняк, наверное, целая роща сведена, ровный, отзывчивый на колку, особенно в морозы, трепещущий по ветру прозрачными шелковинками, сливочно-желтый на спиле. Гореть бы ему, пылать ярким пламенем, согревая кровь и веселя душу. С запасом живет человек, с запасом, – так решила Юлия Парамоновна, с грустью озирая неказистое Кренево житье. Как все переменилось, Боже мой: с каким лихим разворотом текла жизнь, с каким струистым напором играла эта река на перекатных каменьях, и вот глядишь ты, словно бы испарилась вся стремнина вместе с порогами и плесами, омутами и осотами, а осталась на белом свете лишь мутная лужица с закисшей водою, давно не родящей ничего и не годной для питья.