Леонид Андреев   ::   Горький Максим

Я указывал ему на некоторую бесполезность протестов против землетрясения, убеждал, что протесты никак не могут повлиять на судороги земной коры, - все это только сердило его.

Мы беседовали в Петербурге, осенью, в пустой, скучной комнате пятого этажа. Город был облечен густым туманом, в серой массе тумана недвижимо висели радужные, призрачные шары фонарей, напоминая огромные мыльные пузыри. Сквозь жидкую вату тумана к нам поднимались со дна улицы нелепые звуки, - особенно надоедливо чмокали по торцам мостовой копыта лошадей.

Там, внизу, со звоном промчалась пожарная команда. Леонид подошел ко мне, свалился на диван и предложил:

- Едем смотреть пожар?

- В Петербурге пожары не интересны.

Он согласился:

- Верно. А вот в провинции, где-нибудь в Орле, когда горят деревянные улицы и мечутся, как моль, мещане, - хорошо! И голуби над тучей дыма видел ты?

Обняв меня за плечи, он сказал, усмехаясь:

- Ты - все видел, черт тебя возьми! И - "каменную пустоту" - это очень хорошо - каменная тьма и пустота!

И - бодая меня головою в бок:

- Иногда я тебя за это ненавижу.

Я сказал, что чувствую это.

- Да, - подтвердил он, укладывая голову на колени мне. - Знаешь почему? Хочется, чтоб ты болел моей болью, - тогда мы были бы ближе друг другу, - ты ведь знаешь, как я одинок!

Да, он был очень одинок, но порою мне казалось, что он ревниво оберегает одиночество свое, оно дорого ему, как источник его фантастических вдохновений и плодотворная почва оригинальности его.