Любостай   ::   Личутин Владимир Владимирович

 – Я пить хочу, а ты резину тянешь, – он отрывисто засмеялся, откинулся на спинку стула, пальцами оттягивая проемы жилета. Егоров медленно поднялся, разгибаясь по частям, широко поставленные, почти у висков, темные глаза на мгновение вспыхнули отвращением, и в них член коллегии раздробился на десятки крохотных безнадежных человечков. Но Балояна подобным взглядом не обезоружить, не прошибить, он пьяновато ухмылялся, уже ненавидя летуна, и упруго катал желваки. Егоров, забыв Балояна, вяловато начал: «Если мне не верите иль не хотите верить, то я уйду и не обижусь. Ведь буду говорить с вами не я, а сам космос». По интонации, с какой он начинал разговор, все сразу поняли, что никаких возражений он не принимает. Он говорил монотонно, глуховато, для чего-то выбрав взглядом блестящий череп искусствоведа Кралина, и тот, невольно нервничая и переживая, весь обратился в слух, слегка переигрывая… Егоров объяснил, что в центре его идеи – синтез. Синтез чего? – никто не понял, но у Бурнашова отчего-то вдруг распухли глаза, давило на виски, будто от проповедника исходила крутая больная сила. Вот оно слово, – проповедник! Лучше, пожалуй, и не объяснить обволакивающую магию, истекающую от Егорова, которой не хотелось и сопротивляться. Егоров считает, что истина кроется в трудах Циолковского, Чижевского, Федорова и Вернадского, каждый ученый близок к истине, но, однако, все вместе – это и есть истина, постигнутая им, Егоровым.