JК
Любостай :: Личутин Владимир Владимирович
Страница: 379 из 564Но и не амбар ведь? В покинутый амбар входишь с некоторой осторожностью, как бы опасаясьзасады, а сюда вступаешь с начальным чувством удивления и робости.
Музыка смолкла, но соборная зала еще отзывалась, подгуживала, звук мерк, угасал, долго источался через верхние продухи. Кузнец рукавом обтер дудочку, сунул назад за голенище. Он не спрашивал, Бурнашов не отвечал. Стояла глухая ночь, в каменном мешке стало зябко и грустно. Бурнашов затяжно зевнул, наваждение пропало. Нельзя долго быть там, где все давно покинуто, подумал Бурнашов. Когда нечем занять взор, душа тоскует, а ум молчит, то лучше спать.
Они вышли. Дверь протяжно, с неохотою подалась под плечом Ивана.
– Знаете, отчего вам так тяжело? – с жалостью спросил Иван, возясь в темноте с амбарным замком. – Вы перебежчик, переметчик, и потому вам тягостно.
Невидимый голос звучал глухо, сыро.
– А кто из нас не перебежчик? Ты, что ли?
– Ну… я.
– Да что ты?
– Я блудный сын, вернувшийся в родные домы.
Они молча поднялись по витой лестнице, нащупывая ступени ногою. В коморе керосинка едва дышала, пахло гарью, едой и старинной кельей. Иван прибавил огня. Матвей спал на примосте весь в испарине. Бурнашов разделся, взбил рукою изголовье и вдруг постучал по вытертому камню стены: «Что там?» – «Мы только что оттуда», – ответил Иван, укладываясь возле. Бурнашов смежил глаза, но что-то мучило его недосказанное, словно бы от позора бежал, подставив беззащитную спину. Он давил веки, стараясь прогнать неопределенность чувства.
Музыка смолкла, но соборная зала еще отзывалась, подгуживала, звук мерк, угасал, долго источался через верхние продухи. Кузнец рукавом обтер дудочку, сунул назад за голенище. Он не спрашивал, Бурнашов не отвечал. Стояла глухая ночь, в каменном мешке стало зябко и грустно. Бурнашов затяжно зевнул, наваждение пропало. Нельзя долго быть там, где все давно покинуто, подумал Бурнашов. Когда нечем занять взор, душа тоскует, а ум молчит, то лучше спать.
Они вышли. Дверь протяжно, с неохотою подалась под плечом Ивана.
– Знаете, отчего вам так тяжело? – с жалостью спросил Иван, возясь в темноте с амбарным замком. – Вы перебежчик, переметчик, и потому вам тягостно.
Невидимый голос звучал глухо, сыро.
– А кто из нас не перебежчик? Ты, что ли?
– Ну… я.
– Да что ты?
– Я блудный сын, вернувшийся в родные домы.
Они молча поднялись по витой лестнице, нащупывая ступени ногою. В коморе керосинка едва дышала, пахло гарью, едой и старинной кельей. Иван прибавил огня. Матвей спал на примосте весь в испарине. Бурнашов разделся, взбил рукою изголовье и вдруг постучал по вытертому камню стены: «Что там?» – «Мы только что оттуда», – ответил Иван, укладываясь возле. Бурнашов смежил глаза, но что-то мучило его недосказанное, словно бы от позора бежал, подставив беззащитную спину. Он давил веки, стараясь прогнать неопределенность чувства.