Любостай   ::   Личутин Владимир Владимирович

Но как трудно привыкал к ней, с какою немотою в груди и с душевной опаской! И Лизаньке тоже чудилось долго, а может, и нынче опасается она, как неведомый кто-то шастает по избе ночами, вкрадчиво ступая по скрипучим половицам, заглядывает в глаза и напряженно, с затаенным горловым сипом дышит в лицо. Дух хозяйки-покоенки, наверное, навещал, не мог проститься с долгим житьем, где пестовался весь род, и вот угас, растекся, распылился по Руси. Внезапно проснешься от натужного холодного дыхания в лицо, распахнешь глаза, но только какой-то рассеянный свет просквозит горницу и кухню, оставив в темной избе недолгий угасающий шелест. Тяжко все-таки обживать чужой кров, когда хозяйку только-только свезли на погост и вся она еще в памяти, случайно попавшаяся на пути, с лицом, обсаженным мелкими коричневыми бородавками, и вдвое согнутая старостью. «Допаси меня до гроба, и тебе дом оставлю», – вдруг попросила она Бурнашова, когда толковали о избе. Но внезапное предложение показалось настолько странным, несущим тайный умысел, да к тому же от старухи так приторно пахло горьким и душным, что Бурнашов несколько испугался и внутренне содрогнулся от одной лишь мысли, что придется жить вместе. Дух хозяйки долго преследовал Бурнашова, им была пропитана каждая клеточка обширного жилья, и когда он обследовал дом, ему казалось, что тень согбенной старухи неотступно следует за ним. Ему часто виделась мелкая лукавая улыбка на сборчатом личике, покрытом ржавыми бородавками, ее глухой нутряной голос: «У меня житье-то богатое, светлое. Сколько добра в нем. Все вам оставлю».