JК
Минное поле :: Годенко Михаил Матвеевич
Страница: 352 из 481— Продолжай, не чухайся!
Когда Михайло кончил, Павел Курбатов пришлепал к нему босиком и, размахивая тугими кулаками у самого его носа, романтически заикаясь, начал говорить:
— Понимаешь, дитя, что ты творишь? Чувствуешь, какую нарастил мускулатуру стиха, какую создал динамику? Они — соль поэзии. «Морской собор как шапка Черномора» — четыре упругих «эр»! Какой добротный стих, как сколочен! А образ какой!.. За одну такую строку могу простить десять слабых четырехстиший.
— Ерунда, до-ро-гой мой, не то говоришь. Как раз в последующих строфах есть мыслишки поважнее, — возразил Шушин Курбатову. — А «Черномор», паря, не на месте, — это уже сказано Супруну. — Гляди! Выше изложено: «Вставало перед нами на закате такое, что не вычитать из книг». А Черномор-то откуда? Из книг. Выходит, сам себе противоречишь. Кроме того, подозреваю — не столько «шапку Черномора» напоминает купол соборный, сколько шлем «Мертвой головы». Но «голова» и в размер стиха не лезет, и рифмоваться не желает. Скажи, не так ли?
Михайло сначала был обескуражен, не знал, что ответить. Но, придя в себя, ответил. Он сказал Стасу, что в стихах железная логика и холодный расчет не всегда уместны, они, случается, губят дело. Он сказал, что юноше, то есть лирическому герою, в его возбужденном состояний могло показаться черт-те что. Его раскаленная фантазия могла вызвать и шапку Черномора, и тридцать три богатыря, и бороду Нептуна. Не в этом дело, дело в достоверности психологического состояния героя, в подлинности его ощущений.
Михайло возражал, но чувство праздника, которое явилось вместе с новыми стихами, куда-то исчезло. На смену ему пришло гнетущее чувство потери.
3
Воскресенье — вялый день.
Когда Михайло кончил, Павел Курбатов пришлепал к нему босиком и, размахивая тугими кулаками у самого его носа, романтически заикаясь, начал говорить:
— Понимаешь, дитя, что ты творишь? Чувствуешь, какую нарастил мускулатуру стиха, какую создал динамику? Они — соль поэзии. «Морской собор как шапка Черномора» — четыре упругих «эр»! Какой добротный стих, как сколочен! А образ какой!.. За одну такую строку могу простить десять слабых четырехстиший.
— Ерунда, до-ро-гой мой, не то говоришь. Как раз в последующих строфах есть мыслишки поважнее, — возразил Шушин Курбатову. — А «Черномор», паря, не на месте, — это уже сказано Супруну. — Гляди! Выше изложено: «Вставало перед нами на закате такое, что не вычитать из книг». А Черномор-то откуда? Из книг. Выходит, сам себе противоречишь. Кроме того, подозреваю — не столько «шапку Черномора» напоминает купол соборный, сколько шлем «Мертвой головы». Но «голова» и в размер стиха не лезет, и рифмоваться не желает. Скажи, не так ли?
Михайло сначала был обескуражен, не знал, что ответить. Но, придя в себя, ответил. Он сказал Стасу, что в стихах железная логика и холодный расчет не всегда уместны, они, случается, губят дело. Он сказал, что юноше, то есть лирическому герою, в его возбужденном состояний могло показаться черт-те что. Его раскаленная фантазия могла вызвать и шапку Черномора, и тридцать три богатыря, и бороду Нептуна. Не в этом дело, дело в достоверности психологического состояния героя, в подлинности его ощущений.
Михайло возражал, но чувство праздника, которое явилось вместе с новыми стихами, куда-то исчезло. На смену ему пришло гнетущее чувство потери.
3
Воскресенье — вялый день.