Страница:
31 из 110
Шляхтич, точно тростинку, поднял меч и раз пятнадцать взмахнул им с величайшей легкостью, аж в корчме воздух зафырчал и ветер прошел по лицам.
— Помогай тебе бог! — воскликнул Скшетуский. — Всенепременно получишь службу у князя!
— Господь свидетель, что я желаю ее, а меч мой на ней не заржавеет.
— Зато мозги окончательно, — сказал пан Заглоба. — Ибо не умеешь, сударь, таково же и мозгами ворочать.
Зацвилиховский встал, и они с наместником собрались было уходить, как вдруг вошел белый, точно голубь, человек и, увидев Зацвилиховского, сказал:
— Ваша милость хорунжий, а у меня как раз к тебе дело!
Это и был Барабаш, черкасский полковник.
— Пошли тогда на мою квартиру, — ответил Зацвилиховский. — Здесь уже таковой шум, что и слова не расслышишь.
Оба вышли, а с ними и пан Скшетуский. Сразу же за порогом Барабаш спросил:
— Есть известия о Хмельницком?
— Есть. Сбежал на Сечь. Этот офицер видал его вчера в степи.
— Значит, не водою поехал? А я гонца в Кудак вчера отправил, чтобы перехватили, и, выходит, зря.
Сказавши это, Барабаш закрыл ладонями лицо и принялся повторять:
— Эй, спаси Христе! Спаси Христе!
— Чего ты, сударь, печалишься?
— А знаешь ли ты, что он у меня коварством вырвал? Знаешь, что значит таковые грамоты на Сечи обнародовать? Спаси Христе! Если король войны с басурманами не начнет, это же искра в порох…
— Смуту, ваша милость, пророчишь?
— Не пророчу, но вижу ее.
|< Пред. 29 30 31 32 33 След. >|