JК
Печора :: Азаров Юрий Петрович
Страница: 104 из 446Я решил выбрать удобный момент и сказать: «А к чему, собственно, можно прийти, если я дальше утверждать формулу: сын в ответе за отца, а отец за сына…»
И все, возможно, так и случилось бы, если бы разговор вдруг не обернулся другой стороной. В один миг рухнуло мое противостояние. В один миг сникла моя высокомерность, и я ощутил себя ничтожным и никчемным в этом теплом и чистом доме.
– Слышали, в Каджероме что было? – спросил вдруг Рубинский.
– А что было в Каджероме?
– Я сегодня обедал с Кашкадамовым. Он говорит, что еле ноги унесли из Каджерома. Толпа гналась, орала: «Берийцы!» Абрикосова, говорят, повалили в снег, еле вырвался, на ходу в товарняк вскочил.
– А что с памятником?
– Изуродовали. Ногу отбили, лицо раскроили ломиком…
– Так и стоит теперь?
– Нет. Организованно стащили с пьедестала.
Бреттер захлопнул книгу. Сказал:
– Это все чепуха. Морозову жалко.
– А что с Морозовой? – это Екатерина Ивановна.
– Покончила в доме приезжих на вокзале.
– Ослепительной красоты, говорят…
– На редкость красива, – это Елизавета Петровна вставила.
– Я ничего не знаю, – это Екатерина Ивановна. Я слышу рассказ Елизаветы Петровны: жених Ларисы Морозовой, не дождавшись реабилитации, убежал из лагеря, чтобы встретиться с невестой. Реабилитация пришла через три дня после его смерти. Когда Лариса узнала…
– Она была в коричневой шубке и в розовой шали? – это я неожиданно спросил.
– Вы её видели?
– Нет-нет, – почему-то солгал я.
Они продолжали говорить, а я сковался не то страхом, не то болью.
И все, возможно, так и случилось бы, если бы разговор вдруг не обернулся другой стороной. В один миг рухнуло мое противостояние. В один миг сникла моя высокомерность, и я ощутил себя ничтожным и никчемным в этом теплом и чистом доме.
– Слышали, в Каджероме что было? – спросил вдруг Рубинский.
– А что было в Каджероме?
– Я сегодня обедал с Кашкадамовым. Он говорит, что еле ноги унесли из Каджерома. Толпа гналась, орала: «Берийцы!» Абрикосова, говорят, повалили в снег, еле вырвался, на ходу в товарняк вскочил.
– А что с памятником?
– Изуродовали. Ногу отбили, лицо раскроили ломиком…
– Так и стоит теперь?
– Нет. Организованно стащили с пьедестала.
Бреттер захлопнул книгу. Сказал:
– Это все чепуха. Морозову жалко.
– А что с Морозовой? – это Екатерина Ивановна.
– Покончила в доме приезжих на вокзале.
– Ослепительной красоты, говорят…
– На редкость красива, – это Елизавета Петровна вставила.
– Я ничего не знаю, – это Екатерина Ивановна. Я слышу рассказ Елизаветы Петровны: жених Ларисы Морозовой, не дождавшись реабилитации, убежал из лагеря, чтобы встретиться с невестой. Реабилитация пришла через три дня после его смерти. Когда Лариса узнала…
– Она была в коричневой шубке и в розовой шали? – это я неожиданно спросил.
– Вы её видели?
– Нет-нет, – почему-то солгал я.
Они продолжали говорить, а я сковался не то страхом, не то болью.