Порфира и олива   ::   Синуэ Жильбер

— Если глубокая нежность — род любви,то да, я люблю ее.

— Я ей завидую.

Эта фраза вырвалась невзначай, почти бессознательно. Ей было до странности хорошо рядом с этим человеком, которого она едва успела узнать.

И Калликст столь же естественно, как бы парадоксально ни выглядела подобная уверенность, ни на миг не усомнился в искренности ее слов. Прирученный, он уступил и пустился рассказывать ей свою жизнь. О своем неудачном бегстве. О встрече с Флавией. Потом Аполлоний, его конец, служба у Карпофора. Она слушала внимательно, иногда прерывая, прося уточнений. Как далеко она унеслась от безумия, крови, всего того нескончаемого фарса, каким была ее повседневность! Еще никогда она не испытывала такого ощущения внутренней гармонии. Никогда не знала такой доверчивой близости.

Калликст, наконец, умолк, вдруг устыдившись своих откровенностей.

— Мне кажется, ты добрый человек, Калликст. А доброта вещь редкая.

Потом, помолчав, она сказала:

— Мне пора возвращаться. Я ведь приехала сюда не одна.

Ему показалось, что в ее голосе промелькнула нотка сожаления.

Но нет, конечно же, он ошибся, или, вернее, принял желаемое за действительное. К дому они подошли в молчании, а когда впереди замерцал свет факелов, замедлили шаг. Там, в покоях, все еще слышались взрывы смеха, но их хмельное эхо над хрустальной гладью реки, среди уснувшего парка отдавалось особенно резко.

— Марсия!

Молодая женщина замерла.