Последний взгляд   ::   Олдридж Джеймс

И что бы стоило Гюго упомянуть об этой простой и ясной американской правде, вместо того чтоб городить тонкую французскую ложь?

— Да какого черта? —сказал Хемингуэй. — Ты хочешь, чтоб Гюго весь роман посвятил Лафайету и расписывал бы, какой это был самовлюбленный эгоист?

— Я требую уважения! — заорал Скотт.

— Чушь собачья, старина, — сказал Хемингуэй угрюмо. — Лафайет — второй Буфалло Билл [18] . Просто пыжащийся французик, который так цеплялся за свою репутацию, что в конце концов превратился в жалкого актеришку в роли самого себя.

— Не желаю слушать это про героя Лафайета! — вопил Скотт, не помня себя и даже не замечая своего дурацкого стишка. — Да сам-то ты, сам-то ты, Хемингуэй, не к тому ли идешь? Ты-то небось не пыжащийся французик, а пыжащийся американец!

Всем стало неловко. Мирный договор был сорван, союз поруган, нарушена граница.

— А ну тебя к дьяволу, — горько, спокойно сказал Хемингуэй.

Скотт уже терзался. Он своими руками сломал то, что так заботливо строил.

— Господи, — сказал он несчастным голосом. — Ну почему, почему, Эрнест, я всегда ни с того ни с сего говорю такое? — Он оглянулся по сторонам, будто в воздухе мог висеть ответ на его вопрос. Взгляд упал на бутылку. — Вино паршивое, — объявил он. — Гадкое вино на гадость и толкает. Вино виновато. — Он взял бутылку и щедро оросил содержимым землю, как на дионисийском пиру. — Господи, избави мя от напасти, — сказал он.

Но он поздно опомнился. Хемингуэй уже схватил его мокрую «федору» и диском метнул в лес.