Симеон Гордый   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Уже поднялось промороженное солнце, просунуло сквозь покрытые инеем стволы свои лучи, осветило лес,осеребрило снега и уже, подымаясь выше, начало пригревать, трогая нежданным предвесенним теплом плечи путников, когда наконец дорожка, сделав еще один извив и поворот, выбежала к горе, покрытой еловым лесом, грива которого обрывалась в белую от кудрявого инея долину ручья, сплошь в круглящихся купах дерев и оснеженном тальнике.

И небо расступилось вширь до дальнего лесного окоема, и облака, растаяв, разбрелись белыми барашками по синему полю, открыв высокую небесную твердь, и выглянула из-за елового заплота островерхая крохотная церковка, ясно вовне в голубизне зимнего дня осиновый, светло тающий в воздухе крест над луковкою главы в узорном лемехе.

— А вот и старец! — примолвил спутник игумена Митрофана.

От реки с водоносами на коромысле подымался молодой рослый монах в суконном зипуне. Сложив руку лодочкой и остоявшись, он оглядел издали путников, темных на сияющем снегу, и вновь двинулся со своими водоносами в гору.

Скоро дорожка привела их к ограде монастырька. От лошадей валил пар. Крюк, поискав глазами, накинул повод на один из заостренных кольев ограды; выпростав свернутые попоны, накрыл ими спины коней. Пока возился, монашек уже зашел внутрь и выливал воду в кадь. Игумен Митрофан с братом тоже были в ограде. Рагуйло обогнул угол, отворил калитку. Дворик был чисто выметен, выпахан снег. Две кельи стояли рядом в ограде, третья — чуть поодаль. Рагуйлу встретил старец, ветхий деньми, глянул подслеповато, зазвал в хижину.