JК
Верховная жрица :: Мерфи Уоррен
Страница: 5 из 321В каменных стенах кельи для медитирования,что по-тибетски звучит как «Молитвенное убежище от соблазнов мира чувственного», умирал Гедун Тсеринг, сорок шестой бунджи-лама и третий живой Будда, а по всем коридорам монастыря в сапогах из мятой кожи яка сновали регенты.
Над монастырем завывали ветры, но напрасно они вращали молитвенные колеса: небеса не желали принять их моления. Перед алтарем будды Маитрейи горели заправленные жиром яка светильни, они мерцали также и в узких незастекленных окнах простых деревенских домов. Сегодня бунджи-лама должен был завершить свое земное существование. И весь Тибет знал это.
По одной-единственной на всю страну линии связи, что тянулась от гималайской деревни Бунджи-Кианг через девственные снега и непроходимые горные перевалы, да еще по телеграфной линии с помощью потрескивающей морзянки неслась скорбная новость регентам покойного далай-ламы в Лахасе и живого панчен-ламы в Пекине.
Никто, однако, не знал, что бунджи-лама отравлен. Никто, за исключением, разумеется, регентов-отравителей и их жертвы, Гедуна Тсеринга, сорок шестого бунджи-ламы, не дожившего всего трех недель до своего пятнадцатилетия.
Лежа в сумрачной келье для медитирования, бунджи-лама чувствовал, как холод пронзает все его худенькое тело. И только в животе, казалось, пылали раскаленные угли. Последние его мысли были о доме. О Буранге. О деревне, где он родился, сын простого пастуха яков, о деревне, где когда-то играл со своими братьями и сестрами.
Над монастырем завывали ветры, но напрасно они вращали молитвенные колеса: небеса не желали принять их моления. Перед алтарем будды Маитрейи горели заправленные жиром яка светильни, они мерцали также и в узких незастекленных окнах простых деревенских домов. Сегодня бунджи-лама должен был завершить свое земное существование. И весь Тибет знал это.
По одной-единственной на всю страну линии связи, что тянулась от гималайской деревни Бунджи-Кианг через девственные снега и непроходимые горные перевалы, да еще по телеграфной линии с помощью потрескивающей морзянки неслась скорбная новость регентам покойного далай-ламы в Лахасе и живого панчен-ламы в Пекине.
Никто, однако, не знал, что бунджи-лама отравлен. Никто, за исключением, разумеется, регентов-отравителей и их жертвы, Гедуна Тсеринга, сорок шестого бунджи-ламы, не дожившего всего трех недель до своего пятнадцатилетия.
Лежа в сумрачной келье для медитирования, бунджи-лама чувствовал, как холод пронзает все его худенькое тело. И только в животе, казалось, пылали раскаленные угли. Последние его мысли были о доме. О Буранге. О деревне, где он родился, сын простого пастуха яков, о деревне, где когда-то играл со своими братьями и сестрами.