JК
Святая Русь. Книга 2 :: Балашов Дмитрий Михайлович
Страница: 62 из 446Не одна и девка сохла по нему в те поры!
Помнил ли сухощавый, согбенный, внимательноглазый старец с морщинистым жестким лицом, с беловатой полоской слюны меж сжатых усохших губ, с недобрым взором, с нечистым дыханием, с костистыми, словно лапы ястреба, дланями по-старчески все еще крепких рук, помнил ли он себя, тогдашнего, юного, свое полыхающее румянцем лицо, свой победно-мерцающий манящий взор, и те, небылые уже, долгие ресницы, и крупные кудри, когда-то покрывавшие голову?! Помнил ли речи те, сладость тех давних поцелуев, трепет девичьего тела, юные груди, жаркое дыхание высокой породистой девочки-жены и ее мглящийся у него в объятиях взор?
Того — не помнил уже. А запомнил и помнил до гроба дней своих разговор с нею в сокровищнице вельяминовской, когда казала ему, гордясь, молодая жена лалы и яхонты, смарагды и баласы, цепи, кубки, чаши и блюда, злато-серебряное великолепие, драгоценные ткани, летники и опашни, связки дорогого соболя, резные, рыбьего зуба, посохи и ларцы… И как подняла, держа на руках, любуя сама, тяжелый золотой пояс с капторгами, украшенный золотом, финифтью и камнями.
— Гляди! Такого-то и у самого великого князя нет! Матушка первая выходила за батю, дак ей и пояс от деда пришел набольший, этот вот! А Евдокию, ту же после отдавали за князя Дмитрия, и пояс ей пришел меньшой, победнее!
Разговор тот случился у них после смерти Микулы, павшего в битве на Дону. Родовые сокровища, частью увезенные, частью закопанные в землю верною прислугой, уцелели. И теперь юная жена Ивана Всеволожа, ставшая после смерти родителя неслыханно богатой наследницей (почитай, все волости Микулины по грамоте отходили ей одной!), казала супругу богатства и сряду. И пояс золотой, сверкающий, тяжко висел у него перед лицом молчаливым укором, молчаливым напоминанием того, что он, Иван, Рюрикович древнего рода, не более чем принятой бедный зять в доме богатого тестя. И, вспоминая величественную стать, тяжелые руки и властный взор покойного Микулы Васильича, Иван с замиранием сердца прикрывал очи.
Помнил ли сухощавый, согбенный, внимательноглазый старец с морщинистым жестким лицом, с беловатой полоской слюны меж сжатых усохших губ, с недобрым взором, с нечистым дыханием, с костистыми, словно лапы ястреба, дланями по-старчески все еще крепких рук, помнил ли он себя, тогдашнего, юного, свое полыхающее румянцем лицо, свой победно-мерцающий манящий взор, и те, небылые уже, долгие ресницы, и крупные кудри, когда-то покрывавшие голову?! Помнил ли речи те, сладость тех давних поцелуев, трепет девичьего тела, юные груди, жаркое дыхание высокой породистой девочки-жены и ее мглящийся у него в объятиях взор?
Того — не помнил уже. А запомнил и помнил до гроба дней своих разговор с нею в сокровищнице вельяминовской, когда казала ему, гордясь, молодая жена лалы и яхонты, смарагды и баласы, цепи, кубки, чаши и блюда, злато-серебряное великолепие, драгоценные ткани, летники и опашни, связки дорогого соболя, резные, рыбьего зуба, посохи и ларцы… И как подняла, держа на руках, любуя сама, тяжелый золотой пояс с капторгами, украшенный золотом, финифтью и камнями.
— Гляди! Такого-то и у самого великого князя нет! Матушка первая выходила за батю, дак ей и пояс от деда пришел набольший, этот вот! А Евдокию, ту же после отдавали за князя Дмитрия, и пояс ей пришел меньшой, победнее!
Разговор тот случился у них после смерти Микулы, павшего в битве на Дону. Родовые сокровища, частью увезенные, частью закопанные в землю верною прислугой, уцелели. И теперь юная жена Ивана Всеволожа, ставшая после смерти родителя неслыханно богатой наследницей (почитай, все волости Микулины по грамоте отходили ей одной!), казала супругу богатства и сряду. И пояс золотой, сверкающий, тяжко висел у него перед лицом молчаливым укором, молчаливым напоминанием того, что он, Иван, Рюрикович древнего рода, не более чем принятой бедный зять в доме богатого тестя. И, вспоминая величественную стать, тяжелые руки и властный взор покойного Микулы Васильича, Иван с замиранием сердца прикрывал очи.