Свои и чужие   ::   Чигринов Иван

В задней половине сидел на скамейке хозяин, копался в тряпьё, которое кучей валялось у него под ногами. Шарейка лежал на печи, укрытый кожухом.

— Никак простыл? — задал ему вопрос Зазыба.

— Ещё чего, — с неохотой отозвался портной. Кузьма поглядел на обоих, засмеялся:

— Дак человек ждал-ждал, что ты его позовёшь на угощенье, и все зря. Вот он и залёг на лечь, благо теперь бабы топят хорошо, морозов боятся. Я и сам, бывает, день напролёт могу пролежать вот так, даром что кожуха не уважаю.

— Что там у вас? — спросил с печи портной. Зазыба понял.

— Человек к Масею приехал. А с ним немец. За кучера.

— Мы тут видели, как они подкатили, — сказал Прибытков и опять чему-то засмеялся. — Дак он за кучера?

— Ага.

— Значит, человек важный приехал?

— Не очень-то я разобрался. Из наших.

— У немцев служит?

— Видно, так.

Тогда и Шарейка встрял:

— А он теперь из Бабиновичей?

— Вроде так.

— И что там у нас?

— Он больше про Минск рассказывает. Про местечко небось не знает.

— А-а-а, — с разочарованием протянул Шарейка. — Ну а ты?

— Что я? — Ты же, сдаётся, собирался сегодня в Бабиновичи?

— А что ему делать тама? — поинтересовался Прибытков, словно бы с осуждением.

— Мне тут одной штуки не хватает для шитья, — схитрил Шарейка. — Дома забыл, дак попросил Зазыбу, чтобы не вертаться уж самому.

— А-а-а, — сообразил Прибытков.