В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

В картинно-тихой ночи, где щедрые белые хлопья не переставали падать, отчего мутные и темные места ночной глубины и небосклона казались прочерченными множеством белых столбиков, старшина и Рубин пересекли двор, оставляя глубокие следы в рассыпчато-воздушном снеге. Здесь, под этим милым тучевым буро-дымчатым от ночного освещения небом, ощущая на поднятой своей бороде и на горячем лице детски-невинные прикосновения шестигранных прохладных звездочек, - Рубин замер, закрыл глаза. Его пронизало наслаждение покоя, тем более острое, чем оно было кратче, - вся сила бытия, все счастье никуда не идти, ничего не просить, ничего не хотеть - только стоять так ночь напролет, замерев - блаженно, благословенно, как стоят деревья, ловить, ловить на себя снежинки. И в этот самый миг с железной дороги, которая шла от Марфина меньше, чем в километре, донесся долгий заливчатый паровозный гудок - тот особенный, одинокий в ночи, за душу берущий паровозный гудок, который в зените лет напоминает нам детство, оттого что в детстве так много обещал к зениту лет. Даже полчаса вот так постоять - весь бы отошел, выздоровел душой и телом и сложил бы нежное стихотворение - о ночных паровозных гудках. Ах, если бы можно было не идти за конвоиром!.. Но конвоир уже с подозрением оглядывался: не задуман ли здесь ночной побег? И ноги Рубина пошли, куда предписано было. Фельдшерица порозовела от молодого сна, кровь играла на ее щеках. Она была в белом халате, но повязанном, видимо, не поверх гимнастерки и юбки, а налегке.