В круге первом (том 2)   ::   Солженицын Александр Исаевич

Пройдут годы, и все эти люди, кто вместе с ним слышал сегодняшнее утреннее объявление, все эти люди, сейчас омраченные, негодующие, упавшие ли духом, клокочущие от ярости - одни лягут в могилы, другие смягчатся, отсыреют, третьи все забудут, отрекутся, облегченно затопчут свое тюремное прошлое, четвертые вывернут и даже скажут, что это было разумно,а не безжалостно, - и, может быть, никто из них не соберется напомнить сегодняшним палачам, что они делали с человеческим сердцем! Крута гора да обминчива, лиха беда да избывчива. Это поразительное свойство людей - забывать! Забывать, о чем клялись в Семнадцатом. Забывать, что обещали в Двадцать Восьмом. Что ни год отупленно, покорно спускаться со ступеньки на ступеньку - ив гордости, и в свободе, и в одежде, и в пище, - и от этого еще короче становится память и смирней желание забиться в ямку, в расщелинку, в трещинку - и как-нибудь там прожить. Но тем сильнее за всех за них Нержин чувствовал свой долг и свое призвание. Он знал в себе дотошную способность никогда не сбиться, никогда не остыть, никогда не забыть. И за все, за все, за все, за пыточные следствия, за умирающих лагерных доходяг и за сегодняшнее утреннее объявление - четыре гвоздя их памяти! Четыре гвоздя их вранью, в ладони и в голени - и пусть висит и смердит, пока Солнце погаснет, пока жизнь окоченеет на планете Земля. И если больше никого не найдется - эти четыре гвоздя Нержин вколотит сам. Нет, зажатому в слесарных тисках - не до скептической улыбки Пиррона. Уши Нержина слышали, хотя и не слушали, что говорил Ройтман. Только когда тот стал повторять "соцобязательства", "соцобязательства", Глеб дрогнул от гадливости. С {планами} он как-то примирился. Планы он со[194] ставлял с изворотливостью.