Византийская тьма   ::   Говоров Александр

Улучив момент, он вскочил в пифос и притаился в нем. Хорошая акустика обеспечивала то, что в нем были четко слышны все звуки большого города. Вот водонос предлагает: «Гидро, гидро, гидро-о-о», а вот нищие поют стихиры в честь святого, просят милостыню. Слышен шум листвы высоко в кронах развесистых тополей, скрипит колодезь, топают и тонкие каблучки, и грубые сапожищи. Очень уютно! Для полного сходства с какой-нибудь Москвой не хватает только дребезжанья далеких трамваев.

Но для успокоенности оснований нет никаких. Вот за керамической стенкой слышится знакомое бормотанье и тяжелый дых астматика. А, это же Телхин, профессиональный клеветник, а назойливые колокольчики это все его многочисленные дети!

— Что ж вы, лентяи, — укоряет их Телхин, — Дионисия-то того упустили. За него бы Агиохристофорит много золота отвалил!

Колокольчики звенят, оправдываются.

— Может, он тут сидит, в этом мусорном пифосе? — предполагает Телхин.

Ему отвечает его старший сын Торник, тот самый, которого осел в детстве лягнул. Торник этот ленивее всех прочих. Он сознает, что отец хочет именно его послать, чтобы он слазил в пифос, а ему лень. Поэтому он врет отважно — я только что туда лазил, вот кусок сладкой жвачки добыл.

Денис же просто холодеет как ледышка и впервые в жизни по-настоящему понимает, что такое страх.

— Ай-ай, как жаль, как жаль! — кашляет Телхин.