JК
Война за океан :: Задорнов Николай Павлович
Страница: 81 из 169Здесь, у берегов Сахалина, рядом с Невельским, он понимал ничтожество своей прежней жизни.
Но вот ноги, кажется, натерты… Невельской до сих пор оставался для Бошняка привлекательной тайной, все время хотелось быть с ним.
Он мысленно читал стихи и с болью думал, что никому не будет сниться его труп, занесенный холодными снегами, только одна Екатерина Ивановна вспомнит! Она единственная и мать, и сестра, и от этого плакать хотелось. Он знал, что Екатерина Ивановна любит его, как брата. Иногда казалось, что ради нее он готов на любой подвиг. Он представлял себе картину: вот он вернулся в Петровское. «Уж ночь. Все слушают, и я долго говорю. И чай такой вкусный, лепешки! Огонь трещит в плите. Как хорошо у них!»
В кругу юных жен и девиц ни в Костроме, ни в Петербурге никто не вспомнит о Коле Бошняке, никому нет дела, что он молод, нежен и так страстно желает любви, что даже сейчас, в пургу, думает о ней, а не об опасностях и не о том, что ноги болят. Не о пурге, не о полудохлых собаках. Ему горько, что его никто не любит, а не оттого, что болит нога.
Ветер подхватывает льдинки и бьет ими в лицо.
– Та-тах… та-тах… – кричит Семен, видно заметив что-то, предвещающее отдых.
– Че, Николай? – обращается к мичману Позь. – Живой, нет ли? Однако приехали.
Видны юрты, нарты, палки. Это стойбище на острове Удд. Невельской уже в юрте.
Но вот ноги, кажется, натерты… Невельской до сих пор оставался для Бошняка привлекательной тайной, все время хотелось быть с ним.
Он мысленно читал стихи и с болью думал, что никому не будет сниться его труп, занесенный холодными снегами, только одна Екатерина Ивановна вспомнит! Она единственная и мать, и сестра, и от этого плакать хотелось. Он знал, что Екатерина Ивановна любит его, как брата. Иногда казалось, что ради нее он готов на любой подвиг. Он представлял себе картину: вот он вернулся в Петровское. «Уж ночь. Все слушают, и я долго говорю. И чай такой вкусный, лепешки! Огонь трещит в плите. Как хорошо у них!»
В кругу юных жен и девиц ни в Костроме, ни в Петербурге никто не вспомнит о Коле Бошняке, никому нет дела, что он молод, нежен и так страстно желает любви, что даже сейчас, в пургу, думает о ней, а не об опасностях и не о том, что ноги болят. Не о пурге, не о полудохлых собаках. Ему горько, что его никто не любит, а не оттого, что болит нога.
Ветер подхватывает льдинки и бьет ими в лицо.
– Та-тах… та-тах… – кричит Семен, видно заметив что-то, предвещающее отдых.
– Че, Николай? – обращается к мичману Позь. – Живой, нет ли? Однако приехали.
Видны юрты, нарты, палки. Это стойбище на острове Удд. Невельской уже в юрте.