JК
Воля и власть :: Балашов Дмитрий Михайлович
Страница: 603 из 690 — Такова земля, сам бы ел!
— Островое кидать не след! — заключает Лутоня и добавляет тотчас:
— Татарчонок подрастет, ему и будет, коли уж никого из Федоровых не осталось!
У татарчонка глаза сверкают: деревня! Большая! Богатая! И — ему!
Начинают обсуждать, что осталось от Любавина добра, от ее второго мужа, что пошло было покойному Якову.
— Хозяйственный мужик был, второй Любавин муж, ничего не скажешь!
— Твоя, Алексей, — заключает Лутоня, прихлопнув ладонью. — Твоя деревня и по праву, и по грамоте, а што там не уряжено, пущай Сергей на себя возьмет, Фотий, мабудь, ему не откажет!
Так постепенно расходится по новым владельцам добро. После того отворяют скрыни. Сергей молча, строго, достает кошель с серебром, кладет перед Гаврилою: «Тебе теперь дом сторожить! — присовокупляет. — И Лутоня наедет, примай! Ну, а похочешь в монастырь когда, по старости, — вот те и вклад готовый!»
Гаврило всхлипывает, неловко, кулаком утирает глаза: «Спаси Христос, господа мужики!» — отвечает.
— А вот и вольная тебе! — продолжает Сергей, разбирая грамоты в коробьи.
— Теперя ты вольный муж!
Все смеются, поталкивают друг друга, неловко обнимают плачущего Гаврилу.
Начинают делить цаты, порты и узорочье. И тут заминка — прямому наследнику Сергею не надобно многое из отцовых богатств. Тогда все взгляды устремляются на татарчонка. Ему рассказывают, как попали Федоровым княжеские невесомые золотые серьги с капельками бирюзы тверской княжны, влюбленной в ихнего прапрадеда. Он верит и не верит, глядя на крохотное сокровище, овеянное родовою легендой. Что-то вручают Алексею, и он машет рукою: довольно, мол.
— Островое кидать не след! — заключает Лутоня и добавляет тотчас:
— Татарчонок подрастет, ему и будет, коли уж никого из Федоровых не осталось!
У татарчонка глаза сверкают: деревня! Большая! Богатая! И — ему!
Начинают обсуждать, что осталось от Любавина добра, от ее второго мужа, что пошло было покойному Якову.
— Хозяйственный мужик был, второй Любавин муж, ничего не скажешь!
— Твоя, Алексей, — заключает Лутоня, прихлопнув ладонью. — Твоя деревня и по праву, и по грамоте, а што там не уряжено, пущай Сергей на себя возьмет, Фотий, мабудь, ему не откажет!
Так постепенно расходится по новым владельцам добро. После того отворяют скрыни. Сергей молча, строго, достает кошель с серебром, кладет перед Гаврилою: «Тебе теперь дом сторожить! — присовокупляет. — И Лутоня наедет, примай! Ну, а похочешь в монастырь когда, по старости, — вот те и вклад готовый!»
Гаврило всхлипывает, неловко, кулаком утирает глаза: «Спаси Христос, господа мужики!» — отвечает.
— А вот и вольная тебе! — продолжает Сергей, разбирая грамоты в коробьи.
— Теперя ты вольный муж!
Все смеются, поталкивают друг друга, неловко обнимают плачущего Гаврилу.
Начинают делить цаты, порты и узорочье. И тут заминка — прямому наследнику Сергею не надобно многое из отцовых богатств. Тогда все взгляды устремляются на татарчонка. Ему рассказывают, как попали Федоровым княжеские невесомые золотые серьги с капельками бирюзы тверской княжны, влюбленной в ихнего прапрадеда. Он верит и не верит, глядя на крохотное сокровище, овеянное родовою легендой. Что-то вручают Алексею, и он машет рукою: довольно, мол.