Воля и власть   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Толкуют о своих, о родне.

— От сестры, Любавы, весточку получил! — говорит Иван. — Не сдается баба никак, второго родила парняка!

— А самый первый ейный?

— Алеха-то? Служит! Уже и на Волгу ходил с князем Юрием! В батьку сын, в Семена!

— А с отчимом как?

— А што ему отчим! Рос, почитай, у батьковой родни, а ныне — воин, муж! Гляди, и оженят скоро! От родни, никак, деревню получил, не то получит, как-то так, словом… Не обижают ево!

— А заходит?

— Заходил…

Ивану неловко баять, что Алексей, как мнится Ивану, так-таки не простил ему батькиной смерти в бою на Воже. Навроде Семен тогда Ивана телом своим прикрыл… Иван нынче и сам иногда начинает думать, что так и было, хотя — что там было о двадцати с лишком летов тому назад! Не прикрывал, того не было, а вот умирал Семен на руках у Ивана, и спасти друга, зятя, мужа сестры, Иван не сумел.

Сидят два немолодых мужика, беседуют о делах господарских, об Орде, о службе, о князе Витовте, будь он неладен! О настроениях в семействе Кобылиных, да о том, что Иван Федорыч с отцом, Федором Андреичем Кошкою, не зело мирен.

— Круто тебе меж их поворачиватьце будет! — говорит Иван.

Васька супит бровь, молча наливает себе в чару Лутониной медовухи.

Возражает, подумав:

— Не ведаю! Токмо в ордынских делах старик поболе смыслит сына свово!

А Иван-от Федорыч у князя самого в любовниках ноне, в той и докука!

Иван Никитич вздыхает, наливает чару в свой черед. Оба молча пьют.