JК
Воля и власть :: Балашов Дмитрий Михайлович
Страница: 68 из 690В льдистых глазах Василия проходят ордынские памяти. Иван, прищурясь, сравнивает Ваську с Лутоней. «Братья, а как не схожи!» — думает он.
— Леха Семенов сказывал, — говорит он, чтобы только не молчать, — под Казанью в степи напоролись: мертвяк, уж звери все лицо объели ему, и раненая лошадь… А лошадь жива еще! Лежит, голову приподняла и смотрит на их, и будто плачет. Старшой велит Лехе: добей! А Лехе и от запаха падали-то дурно стало: человечина, дак! Слез, а из-под мертвяка зверек какой-то юркий, навроде колонка али куницы… Смотрит, глазки-бусинки, а пасть в крови, значит, человечину жрал! А конь глядит, и навроде слезы из глаз… Старшой понял, слез и сам горло перерезал коню. И вороны тут — целой тучей… Так вот!
— Так вот… — эхом, как о привычном, сто раз виденном, отзывается Василий (в степи не то еще повидать мочно!).
— В боях-то бывал? — прошает Ивана.
— А как же! — обрадованно отвечает Иван. — Бает, даже срубил одного комонного сам! В отца сын, воин! Коня вот пожалел…
— Коня, однова, жальче бывает, чем людина! — соглашается Васька и снова пьет.
И молчат. По-хорошу молчат. И тот и другой чуют, что свои, не чужие, не сторонние один одному, и это греет паче слов.
А Наталья Никитишна присела к столу, подперевши щеку рукой. Глядит на рослых пожилых мужиков, одного из которых сама растила, подымала после страшной гибели мужа, а другого недавно приветила в Островом, сердцем поняв, что свой.
«Не было бы беды! — думают братовья.
— Леха Семенов сказывал, — говорит он, чтобы только не молчать, — под Казанью в степи напоролись: мертвяк, уж звери все лицо объели ему, и раненая лошадь… А лошадь жива еще! Лежит, голову приподняла и смотрит на их, и будто плачет. Старшой велит Лехе: добей! А Лехе и от запаха падали-то дурно стало: человечина, дак! Слез, а из-под мертвяка зверек какой-то юркий, навроде колонка али куницы… Смотрит, глазки-бусинки, а пасть в крови, значит, человечину жрал! А конь глядит, и навроде слезы из глаз… Старшой понял, слез и сам горло перерезал коню. И вороны тут — целой тучей… Так вот!
— Так вот… — эхом, как о привычном, сто раз виденном, отзывается Василий (в степи не то еще повидать мочно!).
— В боях-то бывал? — прошает Ивана.
— А как же! — обрадованно отвечает Иван. — Бает, даже срубил одного комонного сам! В отца сын, воин! Коня вот пожалел…
— Коня, однова, жальче бывает, чем людина! — соглашается Васька и снова пьет.
И молчат. По-хорошу молчат. И тот и другой чуют, что свои, не чужие, не сторонние один одному, и это греет паче слов.
А Наталья Никитишна присела к столу, подперевши щеку рукой. Глядит на рослых пожилых мужиков, одного из которых сама растила, подымала после страшной гибели мужа, а другого недавно приветила в Островом, сердцем поняв, что свой.
«Не было бы беды! — думают братовья.