JК
Воля и власть :: Балашов Дмитрий Михайлович
Страница: 87 из 690Взобравшись на глядень, он ясно видел, сколь много новгородцев и сколь мало бойцов у него самого.
— Воли! — отмолвил упрямо и зло. — В вашем вольном городи воли не стало, вота цьто, Яков! И сам ты не отвергнешь того. Коли и есть кому воля, дак токмо вятшим, а мы вси для вас — так, захребетники!
— Смотри, Анфал! Будет драка, некоторого не помилуем!
— Молодцы! — прогремел Анфал, вполоборота глянув на своих. — Деремси али как?
— Деремси! — дружно прокатило у него за спиной. — Не выдадим тя, Анфал Никитич, не сумуй!
— Слыхал, — оборотил Анфал косматый лик к Якову, — вот те и мой сказ.
Попробуй возьми сначала!
Он ловко соскочил с лесины, две-три запоздалые новгородские стрелы пролетели вслед.
Ратные стали переругиваться: «Шухло! Рыбоеды! С гнилой трески да со сплошной тоски! Кибаса!» — летело с одной стороны. «Ушкуйники! Огрызы!
Оглоеды! Шильники вонючие! Стерво собачье!» — с другой.
Понемногу начинался бой. Насей раз новгородцы не полезли на приступ, а стали засыпать Анфалов стан стрелами. Ратники подставляли под ливень стрел щиты, свернутые овчинные опашни и вотолы. Ржали и бились у коновязей раненые и умирающие кони. Коням досталось больше всего. Раненые ратники заползали под кокоры, хоронились в снегу. Какой-то молодой парень, пятная снег кровью, скулил по-собачьи. Анфал, прикрываясь щитом, утыканным новгородскими стрелами, обходил острог, рукою указывал слабые места, кивал молча, когда ратные кидались заделывать очередную брешь, шел дальше.
— Воли! — отмолвил упрямо и зло. — В вашем вольном городи воли не стало, вота цьто, Яков! И сам ты не отвергнешь того. Коли и есть кому воля, дак токмо вятшим, а мы вси для вас — так, захребетники!
— Смотри, Анфал! Будет драка, некоторого не помилуем!
— Молодцы! — прогремел Анфал, вполоборота глянув на своих. — Деремси али как?
— Деремси! — дружно прокатило у него за спиной. — Не выдадим тя, Анфал Никитич, не сумуй!
— Слыхал, — оборотил Анфал косматый лик к Якову, — вот те и мой сказ.
Попробуй возьми сначала!
Он ловко соскочил с лесины, две-три запоздалые новгородские стрелы пролетели вслед.
Ратные стали переругиваться: «Шухло! Рыбоеды! С гнилой трески да со сплошной тоски! Кибаса!» — летело с одной стороны. «Ушкуйники! Огрызы!
Оглоеды! Шильники вонючие! Стерво собачье!» — с другой.
Понемногу начинался бой. Насей раз новгородцы не полезли на приступ, а стали засыпать Анфалов стан стрелами. Ратники подставляли под ливень стрел щиты, свернутые овчинные опашни и вотолы. Ржали и бились у коновязей раненые и умирающие кони. Коням досталось больше всего. Раненые ратники заползали под кокоры, хоронились в снегу. Какой-то молодой парень, пятная снег кровью, скулил по-собачьи. Анфал, прикрываясь щитом, утыканным новгородскими стрелами, обходил острог, рукою указывал слабые места, кивал молча, когда ратные кидались заделывать очередную брешь, шел дальше.