JК
Правда о Фатиме: Православная Церковь о католическом чуде :: Иеродиакон Макарий (Петанов)
Страница: 58 из 114Фатимские жертвы – это совсем иное:
– Франсишко, что ты большелюбишь делать? Утешать Спасителя или обращать грешников, чтобы больше ни одна душа не попала в ад"? (МЛрФ, с. 138) – это язык душевного повреждения. "Когда однажды мы с Жасинтой зашли в его комнату, он (Франсишко) сказал:
– Не разговаривайте сегодня со мною. У меня так болит голова.
– Не забудь пожертвовать это за грешников, – сказала Жасинта.
– Да, но в начале я пожертвую это, чтобы утешить Спасителя и Богоматерь. И потом я пожертвую это за грешников и Святого Отца" (МЛрФ, с. 139).
Вспомним для сравнения другого отрока, 12-летнего Варфоломея, будущего преп. Сергия Радонежского: о чем он говорил своей матери на ее просьбы не ужесточать свою жизнь? – о своих грехах, о действии греха в себе. А у Лючии читаем: «Во время литургии я принесла свои страдания в жертву» (МЛрФ, с. 71). Воистину, «ангел» и «Дама» разговаривали с Лючией на языке, который бы «поняли» без труда многие латинские «святые». Издавна уже, с Франциска Ассизского и до почти современного нам нового стигматоносца падре Пио, в католицизме поставлен знак равенства между страданиями безгрешного Творца и Искупителя и страданием падшего человека. Новоизмышленное учение об участии Матери Божьей в искуплении, о котором мы говорили при разборе «Розария», косвенно свидетельствует об этом. А легче всего убедиться в этом, читая новую католическую агиографию 55 , наполненную культом человеческого страдания.
– Франсишко, что ты большелюбишь делать? Утешать Спасителя или обращать грешников, чтобы больше ни одна душа не попала в ад"? (МЛрФ, с. 138) – это язык душевного повреждения. "Когда однажды мы с Жасинтой зашли в его комнату, он (Франсишко) сказал:
– Не разговаривайте сегодня со мною. У меня так болит голова.
– Не забудь пожертвовать это за грешников, – сказала Жасинта.
– Да, но в начале я пожертвую это, чтобы утешить Спасителя и Богоматерь. И потом я пожертвую это за грешников и Святого Отца" (МЛрФ, с. 139).
Вспомним для сравнения другого отрока, 12-летнего Варфоломея, будущего преп. Сергия Радонежского: о чем он говорил своей матери на ее просьбы не ужесточать свою жизнь? – о своих грехах, о действии греха в себе. А у Лючии читаем: «Во время литургии я принесла свои страдания в жертву» (МЛрФ, с. 71). Воистину, «ангел» и «Дама» разговаривали с Лючией на языке, который бы «поняли» без труда многие латинские «святые». Издавна уже, с Франциска Ассизского и до почти современного нам нового стигматоносца падре Пио, в католицизме поставлен знак равенства между страданиями безгрешного Творца и Искупителя и страданием падшего человека. Новоизмышленное учение об участии Матери Божьей в искуплении, о котором мы говорили при разборе «Розария», косвенно свидетельствует об этом. А легче всего убедиться в этом, читая новую католическую агиографию 55 , наполненную культом человеческого страдания.