Трудный путь к диалогу   ::   Мень Александр

Но разве мало было в прошлом и настоящем галлюцинирующих женщин? Разве не знал Ренан, что самое раннее свидетельство о Воскресении в 1-м послании к коринфянам говорит о Петре и Иакове, а о Магдалине вовсе не упоминает?

И, наконец, главное: разве мало было в Галилее молодых энтузиастов, которые имели нежную душу и детскую веру? Как же случилось, что именно в евангельских событиях берет свой исток вселенская река христианства?

Да, Ренан хотел создать не свод дотошных мудрствовании над текстами, а живой образ. И образ был создан, но вымышленный, и вымышленный неудачно, Повинно в этом не чутье историка и не талант писателя, а то смутное путаное мировоззрение, которое владело Ренаном.

В сравнении с этой коренной неудачей отступают на второй план всевозможные фантазии, наполняющие книгу: и о роковой роли Крестителя, и о перемене в настроении Христа, и о многом другом.

Еще в 1857 году Ренан писал, что историки должны подходить к жизни Христа с таким же благоговением, как старинные мастера к картинам на евангельский сюжет. Но на практике он превратил этот призыв в фарс. Это видно хотя бы из трактовки Ренаном Гефсиманской молитвы Спасителя в час Его смертельной скорби. Она истолкована в книге по меньшей мере тривиально, если не кощунственно. За каждым словом здесь сквозит одна-единственная мысль: "Он человек. Он просто человек. Он такой же человек, как мы, - не более". И этого было достаточно, чтобы опошлить, сделать элементарным и плоским трагическое и священное.

Ренан хотел объяснить происхождение христианства с чисто рациональной точки зрения, но ничего не объяснил. Ведь христианство родилось не из моральных сентенций. Таких сентенций мы можем в избытке найти у философа Сенеки, современника евангельских событий, и у других мудрецов древности.