Жаркий июль   ::   Самбук Ростислав Феодосьевич

Однако о рыжиках будете думать завтра, уважаемый капитан, потому что трамвай уже подруливает к пристани и резко сигналит, предупреждая какого-то рыболова в лодке, — болван, а не рыбак, разве непонятно, что речной трамвай разгонит даже привычную ко всему плотвичку?

Мы с Мариной выскакиваем на берег первыми, сбрасываем туфли и, увязая по щиколотку в не прогревшемся ещё с ночи песке, бредём через остров к основному днепровскому руслу. Там вода холоднее и течение быстрее, народу, конечно, будет море, но мы с Мариной, если захотим, можем уединиться даже в человеческом столпотворении.

Правда, между девятью и десятью часами пляж заполняется, и к воде приходится пробираться, чуть ли не переступая через множество тел. И все же нам хорошо: мы ранние пташки и лежим у самой воды, я — навзничь, подложив под голову руки, а Марина зарылась в песок — уткнулась подбородком в подставленные ладони и читает мне Уолта Уитмена:



Свежий, простой и прекрасный, освободившийся из плена зимы,

Как будто никогда не бывало на свете ни мод, ни политики, ни денежных дел,

Из подогретого солнцем, укрытого травой тайника, невинный, тихий, золотой, как заря,

Первый одуванчик весны кажет свой доверчивый лик [1] .



В поэзии я разбираюсь меньше, чем в грибах, но почему-то не стыжусь признаваться в этом, и все же Уитмен производит на меня впечатление, мне не удаётся выразить его словами, а может, просто не хочу и говорю, глядя на солнце:

— Красиво…

От солнца у меня начинают слезиться глаза. Я закрываю их, хочу сказать что-нибудь умное, но слов, которые передавали бы подлинную суть моих чувств, так и не нахожу и повторяю:

— Красиво…

— Да, красиво, — соглашается Марина.