Не матом едины   ::   Романов Сергей

МУДАНЦЗЯН И ХУНВЭЙБИНКА

По пьяной лавочке дядяКостик берет гитару и выходит её насиловать во двор. Сидит на лавочке, тренькает по струнам и что-нибудь заунывно гнусавит. Громкость его голоса варьируется в зависимости от того, слышит ли песню его супружница. Дядя Костик поет так, чтобы песня непременно была услышана.

От этой песни завывали все собаки

И у соседа обвалился потолок

А мне хотелося без шума и без драки

Поднять тебя и е... об пенек.

Эффект последней строки всегда приводил к одному и тому же знаменателю. На самом драматичном слове из дома выбегала тетя Шура, жена дяди Костика, и принмалась во всю улицу ругаться. Дескать, если кого об пенек головой долбануть, то в первую очередь нужно долбануть самого дядю Костика. Падлу безхренову...

В этот раз гитарист поднял от струн грустные глаза и устало обратился к жене:

- Куклик, хуйвейбиночка моя...

- Я вот тебя сечас кочережкой...

- Куклик, не балуй!

- Ах ты, сын Муданцзяна! Обзываться!

- Куклик!

- Муданцзян бесхренов!

- Ответишь за муданцзяна безхренова, хуйвейбинка штопаная!

Костик, между прочим, считал, что зря его жена обижается на это китайское слово, так как оно по всем требованиям китайского словообразования сответствовало зеркальной действительности по отношению к ней, его Куклику.

Тетя Шура же была женщиной вспыльчивой и горячей. Как говорят автомобилисты, заводилась с полоборота.