Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

А запивал-то как раз в то время, когда у него работы было по горло. Сидит в бондарне, пьет, вцепится руками в голову и поет заунывно: "Устали мои белы руки от работущки, устали от недоброй, от недоброй, от немилой..." Придешь, бывало, по хозяйским делам: "Скоро, мол, Павлуша, за бочары-то возьмешься? Хозяин и рвет и мечет". А он ударит по верстаку кулаком и кричит: "Ага, рвет и мечет - чет да нечет! Я для него не бочары, а гроб дубовый сколочу". И улещает меня: "Наташа, уйдем куда глаза глядят,- пойдем с тобой счастья искать". - "Что ты, говорю, Павлуша: для нас, подневольных, счастья на белом свете нет. На горе уродились,- в горе и умрем". А сама ему песней отвечаю: "А и горе, горе-гореваньице, а и лыком горе подпоясалось, мочалом ноги изопутаны..." Упрямый он был мужик: бьет кулаком по верстаку, а лицо у него страшное. "Бочары проклятые меня жрут, Наташа. Горой на меня валятся. Своими же руками обручи на себя набиваю...

А оно, Наташа, в моих руках, счастье-то. Эх, каких бы я дел наделал!.." И вот однова приходит ко мне в подвал, отводит в сторону, разворачивает платок и подает мне шкагурочку махонькую, а шкатурочка красоты неописанной.

Вся-то она, как кружево сплетенное, из крошечных-крошечных палочек, и палочки-то все друг за дружку держатся, а на стеночках-то птички да цветочки из блесточков да разноцветных стружечек собраны. Я так и ахнула да чуть не заплакала от дива такого. Глядит он на меня и смеется: "Эту, говорит, шкатурочку, я тебе, Наташа, целый год делал, всю душу вложил. Эх, говорит, Наташа, этим бы рукам слободу дать...