Повесть о детстве   ::   Гладков Федор Васильевич

На пологом подъеме, слева от дороги, за пряслом, прохладно зеленел яблоневый сад в зарослях малины и ежевики, которая охапками оплетала прясло Сквозь заросли видны были высокие пчелиные пеньки, над которыми вихрями роились пчелы. Этот сад принадлежал старосте Пантелею. На околице уже большим табором стояли телеги, сохи, лошади, которые отмахивались хвостами от мух и слепней. Мужики, босые, в рубахах без пояса, в картузах и без картузов, толпились поодаль и кричали, как на сходе. По улице и за нами лениво шагали лошади.

Дедушка легко соскочил с телеги, дождался, пока мы проехали, и быстро зашаркал сбитыми сапогами к толпе мужиков. Отец съехал с дороги на траву, остановил лошадь рядом с сохой Кузи-Мази. На остром хребте худущей кобыленки сидел боком Кузярь и смотрел на меня с гордостью самосильного работника. Он не удостоил меня даже улыбкой.

- А ты чего, курносый, увязался?

- А вот поглядеть, как котенок на холке кобыленки мяукает.

- Я пахать еду: тятька один не справится.

- А ты крепче за холку держись: попадешь под сошник - и грач не выклюнет.

В эту минуту я увидел Шустенка, который терся у прясла и прислушивался к крику мужиков.

За пряслом тоже толпились ребятишки, а некоторые залезлч даже на слеги. Шустенок, крадучись, шаг за шагом приближался к мужикам.

- Гляди, - осадил я Кузяря, - Ванька Шустов здесь.

Кузярь соскочил с лошади и махнул мне рукой. Мы быстро подбежали к Ваньке и схватили его за руки. Он замер or испуга, даже присел на корточки.

- Ты что, Ваня, в ноги-то кланяешься? - с притворным участием спросил его Кузярь. Глаза его смеялись, но в ласковой улыбочке было так много зловещего, что даже мне стало не по себе.