Страница:
50 из 421
Журавли и раньше вызывали легкую грусть в душе Петра, но то была грустьпо уходящей молодости и еще по чему-то уже совершенно необъяснимому. Сейчас же боль его была глубоко осознанной и ясной.
Хмурый и злой, он возвратился в хату, затормошил дремлющего сержанта.
-- Может, пидемо?
-- Рано еще. Дождемся темноты.
В хате появилась старуха. Она успела обойти всю деревню, но ничего подозрительного не обнаружила.
-- А на грейдере все гудут и гудут, нечистый бы их побрал, -- сообщила она. -- Ну как, сынок, не приболел? -- участливо спросила она Сеньку.
-- Нет, бабуся. Все хорошо!
-- Ну, слава те господи. А я-то уж боялась...
Бабка была глубоко убеждена, что помогли ее припарки, и гордилась этим несказанно. Но полному ее торжеству мешал Силантий: он не верил в целительную силу бабкиных трав и отсутствие простуды у Сеньки после вынужденного купанья в холодной апрельской воде объяснял исключительно его молодостью.
-- В его-то годы я и не знал, что такое хворость, -- хвастался он, возражая старухе.
Вечером собрались в путь. Только тут вспомнили, что Сенькина шапка уплыла по реке.
-- Теперь вона, мабуть, у Черному мори гуляе, -- заявил Пинчук, прилаживая ремни на свои широкие плечи.
-- А я без шапки пойду. Сейчас не холодно, -- сказал Сенька.
-- Ночью, сынок, прохладно. Ведь еще апрель, заморозки бывают.-Силантий полез на печку и вытащил оттуда свой на редкость старый и ободранный малахай.
-- По Сеньке и шапка! -- заметил Аким.
Все захохотали.
На улицу вышли затемно.
|< Пред. 48 49 50 51 52 След. >|