Мирская чаша   ::   Пришвин Михаил Михайлович

И поднимает рубашку, а там против сердца рубец вершок шириной.

— Кто же это тебя так чкнул?

— Персюк, родной брат.

— Ну, Персюк и отца родного чкнет.

— А думаешь, я его не чкну?

— Чкнешь и ты, а мы сидим, все дожидаемся, когда у вас дело кончится.

— Когда кончится? я отвечу вам: когда у нас не будет статуя.

— Какого статуя?

— Какого?

Вдруг в это время на манку отозвался матерый, прибылые, переярки, завыло болото, и Фомка бежит, улюлюкает, спасает коня.

Все дело испортил Алпатову.

— Стой, куда ты бежишь, чего ты орешь?

— Коня потерял.

— Вот твоя лошадь.

Устроив коня поближе к огню, Алпатов с Фомкой подошли к самогонщикам, и учителю, редкому гостю, там очень обрадовались. Простой на разговоры с лесными своими предками, Алпатов тут же поделился своей затеей добывать себе пропитание волчьим делом, оттого что в школе пайка не дают (…)

Азар сказал:

— Категорически вам сочувствую, потому что взять вам нечего, и мысль ваша правильная, волков бить необходимо, дело очень полезное.

Гармонист:

Волки одолели деревню, через Полом дорога стала вовсе непроезжая.

Скрипач:

И через Кудеяровку.

Балалайка:

— А в Кудеяровке волки с гривами.

— Будет брехать, — оборвал Чугунок Балалайку, — волки обыкновенные, только вот что я вам скажу, был ли такой, кто от волков разживался?

— Не разжиться, а только бы просуществовать.