Дождь идет   ::   Сименон Жорж

Но все поведение мое - не было ли оно достаточно красноречивым? Когда тетя, стараясь что-то выведать, следила за мной, разве не улыбался я с видом превосходства и разве не случалось мне, помимо воли, кидать взгляд на тайник?

Что, если она догадалась? Или догадается?

- Смотрите, они занавешивают окно...

Кто-то, вероятно, сообразил, что зрелище этой комнаты только разжигает толпу, но когда окно полумесяцем заслонила черная занавеска, по толпе прокатился гул возмущения, она подалась вперед, отступила и снова подалась вперед.

Как это матушка могла забыть? Я до сих пор слышу запах налитого отцом кальвадоса, вижу неподвижных, плотно прижатых друг к другу коней у выхода из улицы Сент-Йон. Неужели рабочие перережут им поджилки?

Грохот. Это опустились механические ставни кафе Костара.

- Смерть!.. Смерть!.. Смерть!..

Это был уже не крик гнева. Как ни странно, толпа забавлялась, громко скандируя эти слова, словно самые обыкновенные.

Толпа теряла терпение. Она перестала понимать. Чувствовала какую-то жестокость в этой затянувшейся сверх меры охоте на человека. Чуяла тайну, беспомощность полиции, чье-то упущение. Она начала сердиться.

- Кончайте скорей! - заорал тот же самый голос, уже выкрикнувший эти слова.

Стоявший на пороге лабаза комиссар полиции принялся было говорить, но его заглушили свистки и возгласы:

- Долой шпиков!..

- Долой полицию!..

- Лодыри!..

- Смерть фараонам!..

И тут все увидели... это было настолько неожиданно, что у меня лично перехватило дыхание.