Сборник рассказов и повестей   ::   ЛУКИНА Любовь

Опять, видно, что-то там внутри расконтачилось…

Николай зачем-то перевернул лежащий на столе кусок картона.

На картоне был изображен человек с двумя профилями.

— Это он меня вчера, — пояснил Григорий, увидев рисунок.

— И портрет тоже… — с тоской проговорил Николай.

— А что портрет? — не понял Чуский.

— Портрет, говорю, тоже изменился…

Актер отобрал у поэта картон, всмотрелся.

— Да нет, — с досадой бросил он. — Портрет как раз не изменился.

— Он что, и раньше такой был?

Они уставились друг на друга. Затем Чуский стремительно шагнул к задрапированной картине в углу и сорвал простынку.

У Персткова вырвался нечленораздельный вскрик. На холсте над распластанным коттеджем N_8 розовел скворечник, похожий на витую раковину.

И Николай вспомнил: на городской выставке молодых художников — вот где он видел уже и произрастающие в изобилии глаза, и развертки домов, и лиловые асимметричные лица на портретах… Мир изменился по Сидорову? Что за чушь!

— Не понимаю… — слабо проговорил Чуский. — Да что он, Господь Бог, черт его дери?…

— Записка, Гриша! — закричал Перстков. — Смотри, записка!

Они осторожно вытянули из-под банки с фосфоресцирующими клешнями белоснежный обрезок ватмана, на котором фломастером было начертано: "Гриша! Я на пленэре. Если проснешься и будешь меня искать, ищи за территорией".

Ниже привольно раскинулась иероглифически сложная подпись Федора Сидорова.