JК
Трава забвенья :: Катаев Валентин Петрович
Страница: 175 из 260Тогда он позвал к себе молоденькую жену и шепнул ей на ухо:
– Старушка, конечно, тогда сильно переложила пуха, это верно, но ты – о самая моя любимая! – сделала мой сон слишком легким, счастливым и бездумным. А для царя это не годится. Не можешь ли ты добавить в подушку совсем небольшую горсточку пуха, чтобы я засыпал не сразу и у меня было бы немного времени для полезных размышлений?
– С удовольствием, дорогой, – ответила младшая жена и добавила в подушку царя одну, совсем маленькую горсточку лебяжьего пуха.
– Вот теперь будет в самый раз, – сказал царь, и с той поры ежедневно перед сном его посещали самые важные мысли.
Разумеется, эти мысли не всегда были веселые, но зато они всегда озаряли его душу светом истины.
«Век. Известковый слой в крови больного сына твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь, и некуда бежать от века-властелина… Пылает на снегу аптечная малина… Два сонных яблока у века-властелина и глиняный прекрасный рот. Ужели я предам позорному злословью – вновь пахнет яблоком мороз – присягу чудную четвертому сословью и клятвы крупные до слез?»
Пылала на снегу аптечная малина, и в агонии красных огней и вагонов в лице изменялась столица…
«Один: я заметил знамена у ложа и черную флейту над пультом; я видел, как с глиною борется, лежа у гроба, измученный скульптор. Другой: как столетье стояла минута, проверенной совести проба. Он был неподвижен, во френче, как будто диктующий лозунг из гроба.
– Старушка, конечно, тогда сильно переложила пуха, это верно, но ты – о самая моя любимая! – сделала мой сон слишком легким, счастливым и бездумным. А для царя это не годится. Не можешь ли ты добавить в подушку совсем небольшую горсточку пуха, чтобы я засыпал не сразу и у меня было бы немного времени для полезных размышлений?
– С удовольствием, дорогой, – ответила младшая жена и добавила в подушку царя одну, совсем маленькую горсточку лебяжьего пуха.
– Вот теперь будет в самый раз, – сказал царь, и с той поры ежедневно перед сном его посещали самые важные мысли.
Разумеется, эти мысли не всегда были веселые, но зато они всегда озаряли его душу светом истины.
«Век. Известковый слой в крови больного сына твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь, и некуда бежать от века-властелина… Пылает на снегу аптечная малина… Два сонных яблока у века-властелина и глиняный прекрасный рот. Ужели я предам позорному злословью – вновь пахнет яблоком мороз – присягу чудную четвертому сословью и клятвы крупные до слез?»
Пылала на снегу аптечная малина, и в агонии красных огней и вагонов в лице изменялась столица…
«Один: я заметил знамена у ложа и черную флейту над пультом; я видел, как с глиною борется, лежа у гроба, измученный скульптор. Другой: как столетье стояла минута, проверенной совести проба. Он был неподвижен, во френче, как будто диктующий лозунг из гроба.