JК
Выбор :: Бондарев Ю В
Страница: 416 из 435 - Месяца три назад хоронили старого режиссера Серебровского на Новодевичьем. Все чинно, мирно, красивые эпитеты: "выдающийся", "незабвенный", "старейший". И прочая... А когда в конце все к воротам, думая о поминках, направились, ко мне подходит молодежь из его театра, здоровенные, знаете ли, бугаи и кобылицы, и так это озабоченно спрашивают: "Ну, а ваше здоровье как?" Грандиозно и прелестно! Мм?..
- Это вы уже рассказывали. Нам что - следует улыбаться? - угрюмо проворчал Лопатин и прекратил тряпкой вытирать руки, покосился на Марию, задержавшуюся у могилы и торопливо раздававшую из сумки деньги четырем парням с лопатами. - Маша, лишнее! Хватит! Не развращай ребят, слышишь! С ними расплатились сполна и больше! - зарокотал он, укоризненно окая, и Васильеву особенно очевидно стало, что без энергии и помощи Лопатина невозможно было бы пройти через целый лабиринт разрешений и формальностей, согласований, бумаг и бумажек для того, чтобы похоронить на родной земле человека с иностранным паспортом.
- Странно, как странно... - шептала Мария, медленно подходя с опущенными глазами, и ее ресницы были тяжелые от слез.
Щеглов взял ее под локоть, слабо поцеловал в черную замшу перчатки около запястья и подвел к машине.
- Все странно, Машенька, на этом свете, все странно, - выговорил Эдуард Аркадьевич, потупясь, сокрушенно соучаствуя в скорбной растерянности Марии. - И странно то, родная, что после смерти человека его жизнь кажется простой штукой, как овечье "ме".
- Это вы уже рассказывали. Нам что - следует улыбаться? - угрюмо проворчал Лопатин и прекратил тряпкой вытирать руки, покосился на Марию, задержавшуюся у могилы и торопливо раздававшую из сумки деньги четырем парням с лопатами. - Маша, лишнее! Хватит! Не развращай ребят, слышишь! С ними расплатились сполна и больше! - зарокотал он, укоризненно окая, и Васильеву особенно очевидно стало, что без энергии и помощи Лопатина невозможно было бы пройти через целый лабиринт разрешений и формальностей, согласований, бумаг и бумажек для того, чтобы похоронить на родной земле человека с иностранным паспортом.
- Странно, как странно... - шептала Мария, медленно подходя с опущенными глазами, и ее ресницы были тяжелые от слез.
Щеглов взял ее под локоть, слабо поцеловал в черную замшу перчатки около запястья и подвел к машине.
- Все странно, Машенька, на этом свете, все странно, - выговорил Эдуард Аркадьевич, потупясь, сокрушенно соучаствуя в скорбной растерянности Марии. - И странно то, родная, что после смерти человека его жизнь кажется простой штукой, как овечье "ме".