Земля, до восстребования   ::   Воробьев Евгений Захарович

- Слабое утешение для того, кто уже висит. И твоя русская пословица ему не поможет.

- Это не русская пословица, это - Фридрих Шиллер. Пьеса "Заговор Фиеско". А говорит тот самый мавр, который сделал свое дело...

- Где ты так хорошо научился говорить по-немецки?

- О, это было очень давно. У меня тогда тоже был макинтош, и я имел право переждать сильный дождь под крышей.

Конвойные перебросились несколькими словами, после чего последовала неожиданная команда: прекратить работу, спрятаться под навесом и смирно стоять.

Долговязый поманил к себе пальцем образованного русского. Потом они стояли рядом и вели разговор на литературные темы. Немец с интересом слушал про Шиллера, про романтическую школу "Штурм унд дранг", а у русского при этом был вид профессора: с таким достоинством он держался и такой эрудицией блистал.

Дождь поутих. Картофель рассортировали и выгрузили. Продрогших, промокших до нитки лагерников снова нанизывали на длинный мокрый канат, и все зашлепали по лужам обратно в лагерь.

- Яков Никитич, что тебе дала такая длинная беседа с немцем? спросил Мамедов, шагая со своим соседом не в ногу, чтобы легче волочить кандалы и чтобы они не так звенели при ходьбе.

- Пока мы рассуждали о немецкой литературе, о ее романтической школе, наши товарищи отдохнули, слегка обсушились. А немец подарил три сигареты. Только бы не промокли.

- Так ты ж не куришь.

- Были бы сигареты, курильщики найдутся.