JК
Граждане, воздушная тревога! :: Абрамов Сергей Александрович
Страница: 99 из 109А теперь подробно о том, что вы делали в Риге до советской оккупации и во время ее?»
Ия в точности рассказала о нашем маленьком кафе, где папа орудовал на кухне, мама сидела за кассой, а я подменяла по возвращении из школы нашу дневную официантку Эмму.
«Доходное кафе?» — спросил он.
«Очень», — подтвердила я и соврала, конечно, потому что мы чуть не прогорели, по уши в долгах у поставщиков сидели.
«А когда провозгласили Советскую власть, и кафе и доходы ваши, конечно, стали собственностью государства?» — ехидно спрашивает Михельс, на меня посматривая.
«Обидно было, конечно», — говорю я.
«Что-то большого огорчения я в ваших словах не чувствую, — сразу же подмечает Михельс и спрашивает уже строже: — И кто же надоумил вас бежать из Риги накануне освобождения ее от Советской власти?»
«Мои родные, которые звали меня в Москву: подальше, говорили, от войны будешь».
Тут оба они захохотали, и мне даже самой стало смешно, только я сдержалась. Пусть думают: сидит, мол, глупая девчонка, которая ни в жизни, ни в политике ничего не понимает. Неважная артистка из меня, но с ролью домработницы, думаю, справлюсь. А они оба вдруг начинают говорить по-немецки, считая, что я их не понимаю, но у нас немецкий проходили в школе и в буржуазной Латвии, и при Советской власти, да и среди наших гостей в кафе было немало немцев.
«Возьмем, — говорит Зингер, — посмотрим. Лучше, чем какую-нибудь выдрессированную комсомолом советскую девку брать».
«Смотреть надо, да повнимательнее, — откликается Михельс.
Ия в точности рассказала о нашем маленьком кафе, где папа орудовал на кухне, мама сидела за кассой, а я подменяла по возвращении из школы нашу дневную официантку Эмму.
«Доходное кафе?» — спросил он.
«Очень», — подтвердила я и соврала, конечно, потому что мы чуть не прогорели, по уши в долгах у поставщиков сидели.
«А когда провозгласили Советскую власть, и кафе и доходы ваши, конечно, стали собственностью государства?» — ехидно спрашивает Михельс, на меня посматривая.
«Обидно было, конечно», — говорю я.
«Что-то большого огорчения я в ваших словах не чувствую, — сразу же подмечает Михельс и спрашивает уже строже: — И кто же надоумил вас бежать из Риги накануне освобождения ее от Советской власти?»
«Мои родные, которые звали меня в Москву: подальше, говорили, от войны будешь».
Тут оба они захохотали, и мне даже самой стало смешно, только я сдержалась. Пусть думают: сидит, мол, глупая девчонка, которая ни в жизни, ни в политике ничего не понимает. Неважная артистка из меня, но с ролью домработницы, думаю, справлюсь. А они оба вдруг начинают говорить по-немецки, считая, что я их не понимаю, но у нас немецкий проходили в школе и в буржуазной Латвии, и при Советской власти, да и среди наших гостей в кафе было немало немцев.
«Возьмем, — говорит Зингер, — посмотрим. Лучше, чем какую-нибудь выдрессированную комсомолом советскую девку брать».
«Смотреть надо, да повнимательнее, — откликается Михельс.