Деревянная грамота   ::   Трускиновская Далия

Ни слова не прозвучало, и даже взгляда не поймал Данила в утреннем редеющем сумраке, но душа услышала заветное: "А увези! .."

Он не поверил душе. То ли слишком устал от всей масленичной суеты, то ли просто побоялся нового обмана.

Он отвел глаза...

Но в воображении своем он увидел речной берег - может быть, тот, с которого слетел на Головане в ночь охоты за незаконным табаком. Он увидел широкий белый путь - нетронутый, сверкающий под луной. Он услышал конское ржание и скрип полозьев. Ладные розвальни подкатили, возник, готовый унести по белоснежному пути, вскинул голову и ударил копытом об лед. Возник требовал - да хватай же ты свою зазнобу в охапку, да вали же ее в сани и сам туда вались, а я рвану вперед! И целуй ее, дурак, потому что слаще поцелуя, чем в несущихся зимней ночью санях, на свете не бывает!

Это длилось меньше мгновения - и острая зависть к тем, что унеслись, счастливые, в дальние недосягаемые края, - тоже.

- Куманек... - как-то неуверенно произнесла Настасья. - Кабы ты годков на десяточек постарше был! Вот как Богдашка Желвак!

- Сейчас-то я чем тебе нехорош? - хмуро спросил Данила.

Он знал, что объяснение неминуемо, он даже побаивался объяснения, потому что в простоте своей искренне полагал: какой бы они с Настасьей не подняли шум, раз уж дойдет дело до объяснения, то кровь из носу - а нужно уломать упрямую девку! Хоть силком взять - а взять!

- Да тем и нехорош, что веревки из тебя вить могу, - грубовато отвечала она.