Джинн по имени Совесть   ::   Олди Генри Лайон

На четвереньках отполз в сторонку, тихо бранясь, стал утираться пучком жухлой травы. - Ты прости его, Керим-ага. Он тебя не знает. - Аллах простит. Ладно, Вук. Тебе нас грабить никак нельзя. У меня в караване птенцы, сыновья купеческие. Совсем мальчишки. Их отцы по первому разу в путь отрядили. Напугаешь до смерти, потом век удачи торговой не видать. Да и без барыша мы, только-только из Влеры в Драгаш идем... Давай по совести: ты нас пропускаешь, а я тебе в Драгаше, как расторгуемся, "горную" долю оставлю. Ты скажи, кому передать... "Вук! Он врет! Он зажилит долю, Вук!.." - битый Радоня заткнулся, едва поймал многообещающий взгляд вожака. Сплюнул ржавой слюной. Переминаясь с ноги на ногу, ждали юнаки на склоне; на дороге уныло мялись караванщики. Петер разглядел: среди них действительно большинство было молодых, не старше самого Петера, а то и младше. - Ладно. Оставишь у Вредины Халиля. Я после заберу. - А это кто? - очень темные, влажные глаза караван-баши остановились на Петере. - Бродяга. Песни петь мастак. Мы его для славы подобрали. Прежде, чем продолжить, Керим-ага снова глянул себе за левое плечо. Обождал, подумал. Осуждающе воззрился на Вука: - Был ты, Мрнявчевич, бахвалом, бахвалом и остался. Кто ж песню силком из души тянет?! Помрет он у вас, в горах, по дождю-холоду, и вся тебе слава. Вишь, хворает, еле сидит. Пускай с нами едет: я его до Вржика довезу, а то и до самого Драгаша. Глядишь, оклемается... Последнее, что запомнил Петер: его привязывали к седлу вьючной лошади. Крепко-крепко.