Александрийская гемма   ::   Парнов Еремей Иудович

«Черная краска конечно же ни при чем, хоть, признаться, и влияет на настроение, — решил Люсин. — Это для Подмосковья не слишком привычный колер, а в Европе, особенно на Севере, многие так красят свои дома».

Мысль отогнать легко, но как избавиться от беспокойного ощущения, что нечто подобное уже разыгрывалось на подмостках жизни и, как ни крути, печальной развязки не избежать? Так бывает во сне, когда страдаешь от того, что тебе уже снилось такое однажды и все предрешено, не соскочить с наезженной колеи. Не сон, к сожалению, а явь назойливо повторялась: уединенная загородная дача, закрытый изнутри кабинет, где велись научные эксперименты, и в итоге — пропавший хозяин. Такое он, Люсин, уже однажды встречал. Правда, стекла тогда остались в целости и сохранности. Не то что здесь…

Приступив к будничным и не слишком веселым делам, Владимир Константинович убедился, что ощущение неблагополучия, быть может даже какой-то ущербности, исходит не только от дачного домика, повитого лозами дикого винограда. Неизъяснимой скорбью дышали здесь воздух, всегда прохладный в тени, и обильно политый чернозем, и выцветшее за лето поднебесье, промытое отлетевшей куда-то далеко грозой, и горящие тяжелыми каплями сосны. С изощренной четкостью прорисовывались закопченная печная труба, слишком мощная для скромной двухскатной крыши; перекрестье антенны и моховая зелень шиферных волн, усыпанных слежавшейся хвоей. Что-то удерживало Люсина, мешало ему ступить под этот кров, отмеченный знаком печали.