Имя для птицы, или Чаепитие на желтой веранде   ::   Шефнер Вадим Сергеевич

Может быть, они и не знали веселых песен, а быть может, смутно догадывались, что печаль располагает к доброте, что грустящий отзывчивее и щедрее веселящегося. Кажется, чаще всего исполняли есенинское "Письмо к матери" ("Ты жива еще, моя старушка...") и "Кирпичики", -- автора их никто не знал, но они были у всех на устах; на мотив "Кирпичиков" появилось тогда много вариантов. Один начинался так:

В нашем городе была парочка:

Он был слесарь, рабочий простой,

А она была пролетарочка,

Всех пленяла своей красотой.

Дальше события развивались печально: в пролетарочку влюбляется молодой богатый нэпман; он начинает ее водить по роскошным ресторанам, преподносит ей ценные подарки, обольщает девушку, отбивает ее у слесаря; тот в отместку убивает нэпмана и за это попадает в исправдом, а красавица "идет на бульвар".

Ни сугубо блатных, ни фривольных песен дворовые певцы не пели; если в них порой речь и шла о пьянстве, хулиганстве, проституции, то всегда в смысле нравоучительном, осуждающем. Помню, уже на закате дворового вокала, в тридцатых годах, широко шла песня с такими словами:

Налей мне рюмочку, я девушка гулящая,

Больна, измучена, и сил уж больше нет,

Как волк затравленный, брожу я одинокая, -

А мне, товарищи, всего семнадцать лет!

Далее в двух куплетах излагается, что еще недавно героине жилось хорошо, что она "пела песенки, как курский соловей". Но потом:

Я Колю встретила на клубной вечериночке,

Картину ставили в кино "Багдадский вор",

"Оксфорд" сиреневый и желтые ботиночки

Зажгли в душе моей пылающий костер.