JК
Эмма и Цфинкс :: Дяченко Марина
Страница: 46 из 75На репетиции ходили целыми делегациями – сравнивали со Стальниковой, считали промахи, хмыкали, перемигивались, встретив Эмму в коридоре, льстиво улыбались:
– Замечательно, Эммочка, очень интересно, очень…
Весь колоссальный текст она знала через два дня – полностью и без запинки. Танцы, песни, уже утвержденные мизансцены – все это она выучила, зазубрила, «прошла пешком», потом снова прошла, но дело было не в них; Эмме предстояло прожить чужую жизнь, прожить за человека сильного, упрямого и свободного, за женщину, сражающуюся со Смертью и постепенно теряющую в этом сражении всех, кого она любит.
Эмма перестала быть Эммой. Режиссер страшно орал на репетициях – хотел, чтобы плод в ее утробе созрел не за девять месяцев, а за несколько дней, сегодня, сейчас. В перерывах она запиралась в пустой репетиционной и проигрывала – сама с собой – ту часть Матушкиной жизни, которая не попала в пьесу. Танцевала на своей свадьбе. Рожала. Хоронила мужа. Привычная одежда болталась на ней мешком. Она просто не могла есть – переполненная чужой жизнью, распиравшей ее изнутри. Вечером, добравшись до дома, она падала на диван и часами лежала, глядя в потолок, наслаждаясь безмыслием.
В один из таких вечеров позвонила Иришка:
– Эммочка? Ты что, Матушку репетируешь?
– А ты откуда знаешь? – вяло удивилась Эмма.
– Да тут такая буря… – Иришка как-то странно, многозначительно замолчала. – Была тут у нас ваша Стальникова…
– Она сама ушла, – сказала Эмма.
– Я бы на месте вашего красавца просто так со Стальниковой не цапалась, – хмыкнула Иришка.
– Мне-то что, – пробормотала Эмма.
– Замечательно, Эммочка, очень интересно, очень…
Весь колоссальный текст она знала через два дня – полностью и без запинки. Танцы, песни, уже утвержденные мизансцены – все это она выучила, зазубрила, «прошла пешком», потом снова прошла, но дело было не в них; Эмме предстояло прожить чужую жизнь, прожить за человека сильного, упрямого и свободного, за женщину, сражающуюся со Смертью и постепенно теряющую в этом сражении всех, кого она любит.
Эмма перестала быть Эммой. Режиссер страшно орал на репетициях – хотел, чтобы плод в ее утробе созрел не за девять месяцев, а за несколько дней, сегодня, сейчас. В перерывах она запиралась в пустой репетиционной и проигрывала – сама с собой – ту часть Матушкиной жизни, которая не попала в пьесу. Танцевала на своей свадьбе. Рожала. Хоронила мужа. Привычная одежда болталась на ней мешком. Она просто не могла есть – переполненная чужой жизнью, распиравшей ее изнутри. Вечером, добравшись до дома, она падала на диван и часами лежала, глядя в потолок, наслаждаясь безмыслием.
В один из таких вечеров позвонила Иришка:
– Эммочка? Ты что, Матушку репетируешь?
– А ты откуда знаешь? – вяло удивилась Эмма.
– Да тут такая буря… – Иришка как-то странно, многозначительно замолчала. – Была тут у нас ваша Стальникова…
– Она сама ушла, – сказала Эмма.
– Я бы на месте вашего красавца просто так со Стальниковой не цапалась, – хмыкнула Иришка.
– Мне-то что, – пробормотала Эмма.