Страница:
32 из 76
– Да, я могу, но это будет как засохшая береста, – возразил он, – мне даются тангалай ырыата, но душа моя – в «Олонхо«!
Он изобразил клацающие небные звуки, ловко орудуя языком.
– Помню, мать моя, Амма, жена Лйаала, так танцевала! Даже когда шла в осуохай – все мужчины только на нее и смотрели. Но зато отец на кырыымпа так играл, так играл!
Кюкюр снова затянул песню. Его взор стал туманным и отрешенным, как апрельское утро над Вилюем. Шепелев с досадой смотрел на него осоловелыми глазами. Гости приуныли. И только Кюкюр все больше преображался, усмиряя голосом поток нахлынувших воспоминаний.
– Я так и знала, – тихо проговорила Ирина, обращаясь к жениху.
Егор, в отличие от большинства гостей, блаженствовал. Нравилась ему не столько песня сама по себе, сколько независимое и даже отчасти эгоистическое поведение будущего тестя. Он еле сдерживал довольную улыбку, наблюдая за сонными или недовольными лицами приглашенных.
– Ну давай потом, гости ждут, – снова шепнул Кюкюру Карагодин.
Глаза Кюкюра от гнева превратились в узкие, как бритва, щелочки. И блестели они, как бритва.
– Вот бы на голову твою кюпсюр обрушить! – воскликнул он. – Нерадивый ты кулут!
– Кюпсюр – это барабан, – шепотом объясняла Егору Ирина, – а кулут – раб. Папа, ну на самом деле, – она с мягкой укоризной взглянула на отца.
Тот ожесточенно замолчал и теперь сидел, тупо уставившись в тарелку, где остывал приготовленный под клюквенным соусом налим.
|< Пред. 30 31 32 33 34 След. >|