JК
Кесаревна Отрада :: Лазарчук Андрей
Страница: 484 из 493Он не просто видел много острее, чем обычно, - он замечал такие детали и подробности, на которые никогда бы не обратил внимания прежде.
И до которых ему, в сущности, не было никакого дела.
Молнии еще сверкали иногда, но в них уже не было той дичайшей уничтожающей ярости, когда десять, двадцать, сто молний сливались в один пульсирующий огненный поток и били, били, били в одну точку... земля раскалялась тогда и горела, и горело все, что было на ней.
Вот... и вот... и вот... и вот... серые пятна, от которых валит едкий дым. Дым не растекается по земле, не клубится - уходит в небо тонкими прямыми стволами. Изредка по такому стволу проскакивает тонкая лиловая нить, бьется секунду-две, пропадает. У подножия холма серые пятна почти соединяются, выжженного пространства здесь больше, чем уцелевшего. И дальше - рябая пустыня, ни единого дерева, лишь пьыаю-щие пни и обугленная щепа. И холмики, холмики, холмики...
Не встает никто. Не встанет никогда.
Он сглотнул. Отрада приподняла голову и глядела на него, только на него.
Тогда он снова лег, просунул одну руку ей под голову, а второй осторожно (проклятое железо...) обнял ее за шею, уткнул в себя - опять же в железо... Не смотри туда, подумал он, не смотри пока. Пока это еще можно - не смотреть.
Венедим пришел в себя от тошноты. Его всегда укачивало на кораблях и в лодках, и однажды укачало даже верхом - на наплавном мосту. И сейчас он смотрел в небо над собой, боролся с подступающей дурнотой и недоумевал, куда делись обязательные звуки воды.
И до которых ему, в сущности, не было никакого дела.
Молнии еще сверкали иногда, но в них уже не было той дичайшей уничтожающей ярости, когда десять, двадцать, сто молний сливались в один пульсирующий огненный поток и били, били, били в одну точку... земля раскалялась тогда и горела, и горело все, что было на ней.
Вот... и вот... и вот... и вот... серые пятна, от которых валит едкий дым. Дым не растекается по земле, не клубится - уходит в небо тонкими прямыми стволами. Изредка по такому стволу проскакивает тонкая лиловая нить, бьется секунду-две, пропадает. У подножия холма серые пятна почти соединяются, выжженного пространства здесь больше, чем уцелевшего. И дальше - рябая пустыня, ни единого дерева, лишь пьыаю-щие пни и обугленная щепа. И холмики, холмики, холмики...
Не встает никто. Не встанет никогда.
Он сглотнул. Отрада приподняла голову и глядела на него, только на него.
Тогда он снова лег, просунул одну руку ей под голову, а второй осторожно (проклятое железо...) обнял ее за шею, уткнул в себя - опять же в железо... Не смотри туда, подумал он, не смотри пока. Пока это еще можно - не смотреть.
Венедим пришел в себя от тошноты. Его всегда укачивало на кораблях и в лодках, и однажды укачало даже верхом - на наплавном мосту. И сейчас он смотрел в небо над собой, боролся с подступающей дурнотой и недоумевал, куда делись обязательные звуки воды.