JК
Крик после боли :: Мелконян Агоп
Страница: 1 из 6Аннотация: Это воспоминание – крик после двух часов боли. Равнина необъятна, она может принять его много раз, потому что ей нужно много раз слышать это… Знаю, что ты меня ненавидишь, но я – не Великий Аруа, а слабое и одинокое создание. И могу только это… Если ей так хочется… Два часа боли ради крика.
---------------------------------------------
Агоп Мелконян
Крик после боли
Его рука с отвращением прикасается к неуклюжему полнокровному телу Змеевидной, ползет по окостенелой чешуе спины, застывая в мягких, слизистых складках под шеей. Ее тело немеет от неожиданной ласки, бедра прилипают к камню, а белые резцы обнажаются во вздохе.
«Посей свои воспоминания. Равнина необъятна, она поглотит их. Они прорастут, зашумят густыми, крепкими злаками пережитого – неподвластными порывам ветра и времени. Затем придет Великий Аруа, пожнет жатву – стебель за стеблем, со скорбью и болью, ибо поле свое он всегда пожинает скорбя. Великий Аруа – последний из мудрейших».
Этой лаской ему хочется отблагодарить ее, усмирить свою бунтующую совесть; чувство роковой непоправимости предстоящего отлета переполняет его яростью и сожалением. Серебристая игла звездолета пронзает утреннее небо в предчувствии грохота и плазменного вихря старта.
«Здесь останутся зерна. Пойдет горький дождь, кора поглотит его и даст жизнь семенам. Тогда, в сезон дождей, я становлюсь мертвой чешуей, забиваюсь в щель, не дышу, не мыслю.
---------------------------------------------
Агоп Мелконян
Крик после боли
Его рука с отвращением прикасается к неуклюжему полнокровному телу Змеевидной, ползет по окостенелой чешуе спины, застывая в мягких, слизистых складках под шеей. Ее тело немеет от неожиданной ласки, бедра прилипают к камню, а белые резцы обнажаются во вздохе.
«Посей свои воспоминания. Равнина необъятна, она поглотит их. Они прорастут, зашумят густыми, крепкими злаками пережитого – неподвластными порывам ветра и времени. Затем придет Великий Аруа, пожнет жатву – стебель за стеблем, со скорбью и болью, ибо поле свое он всегда пожинает скорбя. Великий Аруа – последний из мудрейших».
Этой лаской ему хочется отблагодарить ее, усмирить свою бунтующую совесть; чувство роковой непоправимости предстоящего отлета переполняет его яростью и сожалением. Серебристая игла звездолета пронзает утреннее небо в предчувствии грохота и плазменного вихря старта.
«Здесь останутся зерна. Пойдет горький дождь, кора поглотит его и даст жизнь семенам. Тогда, в сезон дождей, я становлюсь мертвой чешуей, забиваюсь в щель, не дышу, не мыслю.